Рашит Янгиров

«К истории издания Лебединого стана
Марины Цветаевой»

В Советском Союзе о существовании книги «Лебединый стан» много лет знали лишь по рассказу Ильи Эренбурга. Описывая свою дружбу с Цветаевой в книге "Люди, годы, жизнь", он бегло коснулся и истории появления за границей ее книги о "Белой Вандее": "Когда весной 1921 года я поехал одним из первых советских граждан за границу, Цветаева попросила меня попытаться разыскать ее мужа. Мне удалось узнать, что С. Я. Эфрон жив и находится в Праге, я написал об этом Марине. Она воспрянула духом и начала хлопотать о заграничном паспорте. (...) Цветаева везла с собой рукопись книги "Лебединый стан"".
Эта версия была в свое время принята на веру читателями и историками литературы, но теперь она нуждается в радикальном пересмотре. Достоверность этого и других свидетельств Эренбурга не кажется безупречной и вызывает вопросы: публикация полного текста его мемуаров в конце 1980-х продемонстрировала, что все предшествующие издания этой книги подверглись активному редакционному вмешательству, устранившему из нее многие важные эпизоды. К тому же полнота и достоверность воспоминаний были обеднены не столько изъянами памяти автора, сколько сознательной автоцензурой, которая должна была отвести от него возможные упреки в нелояльности к власти. Но все-таки желание хотя бы назвать читателю крамольную книгу Цветаевой и привести несколько строк из нее было у Эренбурга столь неодолимым, что он пошел на это, прибегнув к полуправде и умолчаниям.
Итак, вернемся к поездке Эренбурга в Европу весной 1921 года. Он начал ее с месячной остановки в столице независимой Латвии, о чем вспоминал так: "Знакомых в Риге у меня не было. Зарядили холодные дожди. Однажды пришел печальный человечек, сказал, что открывает издательство, хочет печатать советских авторов, показал мне различные рукописи и купил мой сборник стихов "Раздумья"".
Имя нового знакомца Эренбург не назвал, но оно вдруг обнаруживается в одной из недатированных записей Марины Цветаевой за тот же год, воспроизведенной в ее "Неизданных сводных тетрадях" (Москва, 1997, с.70): «Рига Николаевская 20, кв.1 — К<нигоиздательст>во Лира Башкирову». Из комментария к этой записи можно узнать, что Кирилл Александрович Башкиров — журналист, писавший на экономические темы в эсеровских газетах "Воля России" и "Голос России", издававшихся в Берлине, издатель, выпустивший вышеуказанный сборник стихотворений И.Эренбурга, а также автор книги "Под белым крестом" (Риге, 1922). Но в этом комментарии нет ни слова о том, откуда же Цветаева узнала о существовании этого человека, что их связывало и зачем она внесла его адрес в свою записную книжку.
Разгадать эту загадку помогают архивные документы, раскрывающие подробности литературной жизни Русского зарубежья. Адресат Цветаевой принадлежал к известной в Петербурге семье и был старшим сыном славяноведа, педагога и переводчика А. В. Башкирова, служившего в 1890-е годы в Императорской Публичной библиотеке в Санкт-Петербурге. Через отца он был вхож в академические круги столицы — в частности, был дружен с известным фольклористом и литературоведом Евгением Александровичем Ляцким (1868-1942). Несмотря на диплом Политехнического института, Башкиров примкнул к кооперативному движению и несколько лет прослужил секретарем потребительского общества торгово-промышленных служащих. Ввиду того, что русская кооперация и ее структуры были легальным прикрытием эсеровской партии, есть все основания и его считать активным последователем этого течения революционной мысли. В силу этого вполне логично, что Октябрьский переворот и начало гражданской войны должны были привести Башкирова в ряды врагов большевизма.
В своей книге "Под белым крестом. (Чему я был свидетелем)" Башкиров ярко описал пережитое им за время похода на Петроград в 1919 г. под знаменами армии Юденича. В ней он, между прочим, припомнил эпизоды, небезынтересные и для истории литературы: свои встречи с А. И. Куприным в период его сотрудничества в газете "Приневский край" и инженером П. А. Садыкером из Гельсингфорса, в недалеком будущем — всемогущим директором-издателем берлинской газеты "Накануне". После провала кампании вместе с отступавшими частями Белой армии Башкиров попал в Эстонию и в Ревеле начал сотрудничать в местных русских газетах "Свобода России" и "За свободу России". В начале 1921 г. он перебрался в Ригу, где возобновил переписку с Е. А. Ляцким, после большевистского переворота эмигрировавшим в Финляндию, а оттуда — в Стокгольм, где с 1920 г. он занимался делами издательства "Северные огни". В своих письмах к нему Башкиров обсуждал не только общественно-политические новости, но и литературные дела (10 его писем к Ляцкому за 1920-1921 гг. хранятся в Литературном архиве Музея национальной литературы в Праге). Следует отметить, что печальный опыт гражданской усобицы вызвал в Башкирове радикальную "смену вех" и повышенный интерес к советской России, заставляя время от времени вести печатную полемику с ее непримиримыми противниками в среде эмиграции. Именно эта мировоззренческая метаморфоза, по-видимому, и была толчком к знакомству Башкирова с едва ли не первым в Риге московским гостем — Эренбургом, который, в свою очередь, сам был озабочен поисками издателей для привезенных им литературных рукописей. Следом за этой встречей последовало письменное обращение Эренбурга в Стокгольм:

Рига, 1 апреля <19>21
Уважаемый г. Ляцкий,
две недели тому назад я приехал из России и привез ряд рукописей для напечатания. Еду я в Париж, пока сижу здесь и жду визы. Башкиров сказал мне, что Вы ищете для Вашего и<здательст>ва новые вещи — посему и пишу Вам. Я привез:
1. Стихи новые поэтов: Адалис, Антокольского, Брюсов<а>, Буданцев<а>, Герасимова, Дубновой, Есенина, Ивнева, Вяч. Иванова, Ковалевского, Лившица, Мандельштама, Маяковского, В. Каменского, Пастернака, В. Ильиной, А. Радловой, Сологуба, <Дир> Туманный, М. Цветаевой, Шкапской, Шершеневича, Мариенгофа, Петникова, Эренбурга, Казина, всего около 85 стихотворений. Половина примерно — рукописи, остальные напечатаны в книгах и изданиях, вышедших в России за последние полгода. Сборник м<ожет> б<ыть> озаглавлен "из России" или "из Москвы". В тех стихотвор<ениях>, к<о>т<о>р<ые> затрагивают современность, она передается с различных, порой противоположных точек зрения, что придает книге абсолютно аполитический характер.
2. Книга лирики поэта Б.Пастернака "Сестра моя жизнь". По суждению не только моему, но всех поэтов, с к<о>т<о>р<ыми> приходилось о ней беседовать, — исключительное явление в русской лирике за последнее десятилетие. Листов 5-6.
3. Книга стихов Марины Цветаевой "Лебединый стан". Стихи 1917-1921, посвящ<енные> современности. При всем несогласии с подходом ее, считаю стихи прекрасными. Рукопись. Листа 3-4.
3. Моя новая книга стихов "Раздумья". 2-3 листа. Рукопись.
4. Моя книга "Портреты русских поэтов" (Бальмонт, Брюсов, Белый, Блок, В. Иванов, Сологуб, Кузмин, Маяковский, Ахматова, Есенин, Цветаева, Пастернак, Балтрушайтис, Мандельштам). Статьи <и> очерки поэтов-людей. Листа 4. Рукопись.
Если сие Вас интересует, будьте любезны телеграфировать. Я бы мог в этом случае приехать непосредственно <и> предварительно переговорить с Вами, но, вероятно, трудно получить визу. Во всяком случае, пожалуйста, известите о сборнике принципиально.
С искренним уважением
И. Эренбург
Рига, Гоголевская, Grand Hotel

Таким образом, этот ценный историко-литературный документ с несомненностью демонстрирует, что именно Эренбург был тем, кто вывез книгу Цветаевой из советской России за границу с заданием найти для нее издателя. Однако первая же его попытка исполнить поручение получила неожиданный поворот. Ляцкий, в своей издательской практике ориентировавшийся преимущественно на русский фольклор и классику, к тому времени сворачивал работу в Швеции и подыскивал себе новое пристанище — поближе к центрам эмигрантского сообщества в Европе. Поэтому взять на себя издание сочинений современных русских литераторов, предложенных ему Эренбургом, он либо не мог, либо не захотел. Но тут в дело вмешался посредник — Башкиров, который, по-видимому, оценил их художественные достоинства и предложил себя в качестве издателя.
14 июля 1921 г. пражская газета "Воля России" сообщила читателям, что в рижском "издательском товариществе "Лира" выходят в свет стихотворные сборники И. Эренбурга "Раздумия" и "Детям", книга Б. Пастернака "Сестра моя жизнь", сборник новейших стихотворений "Из России" и книга стихотворений Э. Германа "Московские раздумья"" (стихи этого автора Башкиров, по-видимому, открыл еще до приезда Эренбурга — на страницах выходившей в Риге просоветской газеты "Новый путь").
Как видно, больше половины названий в этом сообщении совпадают со списком, который Эренбург предлагал Ляцкому, но если сравнить их с его же обращением к издателю берлинского журнала "Русская книга" А. С. Ященко, которому Эренбург написал два месяца спустя из Бельгии после своей высылки из Франции, то в новом перечне уже не упоминаются ни Пастернак, ни Цветаева ("Русский Берлин. 1921-1923". Париж, 1983, с.139). Следовательно, эти рукописи или, по крайней мере, их списки остались в Риге и готовились к изданию Башкировым?
У нас нет прямых указаний на то, что "Лебединый стан" должен был выйти в свет под маркой издательства "Лира", но два весьма весомых свидетельства говорят в пользу именно такого предположения: адрес Башкирова в записной книжке Цветаевой, который она, несомненно, получила от своего "порученца" для связи с издателем, и печатное свидетельство все того же Эренбурга. В очерке о творчестве Цветаевой, написанном в начале следующего года, он писал об этой книге как о воплощенном издании, очевидно, будучи уверенным, что рижское издание уже состоялось: "Ваши напечатанные книги: «Версты», «Лебединый стан» (выделено нами. — Р.Я.): Ровный тяжелый путь к перевалу. Мы шли рядом, и, может быть, от этой близости, от того, что Ваш шаг стал для меня шумом ливней и боем сердца, я видел Ваше лицо, но не вглядывался в него" ("Новая русская книга", 1922, N2).
(Вероятно, именно этот отзыв послужил поводом для одного из берлинских писем Цветаевой к Эренбургу, которое впоследствии он процитировал в своих мемуарах, завершая краткий рассказ о книге "Лебединый стан": "Вы хотели от меня одного — меня, то есть костяка, вне плащей и вне кафтанов, лучше всего ободранную. Замысел, фигуры, выявление через — все это для Вас было более или менее бутафорией. Вы хотели от меня главного — без чего я — не я...")
Однако уверенность Эренбурга оказалась беспочвенной. По каким-то причинам (скорее всего финансовым) Башкиров так и не сумел издать все анонсированные книги, ограничившись лишь одной эренбурговской книгой "Раздумия". К концу того же года, зная о буме русского книгопечатания в Берлине, он решил перевести туда дела из Риги. Можно думать, что именно он пытался пристроить цветаевскую книгу в берлинское издательство "Огоньки", объявившее о ее выпуске в начале января 1922 г. ("Русская книга за границей", 1922, N1). Однако издательская карьера не задалась Башкирову и в Германии. Либо, потерпев очередной крах, он нашел в Берлине Эренбурга и возвратил ему рукописи невоплощенных изданий, либо это было сделано через Ляцкого, который в то время был в Берлине и встречался там с Цветаевой (между прочим, тогда началось их знакомство, продолжавшееся в Праге и приведшее к выпуску поэмы «Молодец» в 1924 г.).
Один из немногих документов, косвенным образом подтверждающих нашу версию, — письмо Башкирова к П. Н. Милюкову, отправленное из Берлина в Париж 11 декабря 1922 года. В нем он сообщал, что в составе делегации уезжает "по кооперативным делам в Россию", и, представив себя действующим корреспондентом ряда шведских и французских газет, предложил свои услуги газете "Последние новости", предлагая поставлять туда "бытовые очерки и то, что будет вообще интересно", а кроме того, предложил себя в качестве курьера для переправки конфиденциальной корреспонденции в Россию. Дальнейшие подробности судьбы этого персонажа остаются невыясненными. Известно лишь, что, уехав в Россию, он остался там навсегда и даже приобрел новую специальность, став автором нескольких печатных работ по промыслу лососевых рыб, опубликованных в СССР в 20-40-е годы.
Вернемся еще раз к воспоминаниям Эренбурга. Рассказывая о "Лебедином стане", он сообщает, что будто бы под влиянием его уговоров Цветаева вообще отказалась от намерения увидеть его напечатанным: "В Берлине я с ней как-то проговорил ночь напролет, и в конце нашего разговора она сказала, что не будет печатать свою книгу. (В 1958 году сборник "Лебединый стан" был издан в Мюнхене. Уезжая накануне второй мировой войны в Советский Союз, Цветаева оставила часть своего архива в библиотеке Базеля — "нейтральная страна".) Не знаю, как удалось издателям получить рукопись; преследовали они, конечно, политические цели, нарушив волю Цветаевой — она ведь провела в эмиграции семнадцать лет, много раз ей предлагали издать "Лебединый стан", она всегда отказывалась".
Это свидетельство тоже следует признать не вполне достоверным и требующим серьезных корректив. Прежде всего в своем рассказе Эренбург ни словом не обмолвился о том, что эмигрантский читатель узнал о существовании этой книги от него самого. В статьях 1921-1922 гг. он неоднократно упоминал о существовании "Лебединого стана" и даже объявил эту книгу одним из "блестящих достижений" русской поэзии последних лет ("Русская книга", 1921, N9).
По-видимому, он же инициировал и публикацию избранных стихотворений из "Лебединого стана" в июньском и августовском номерах парижского журнала "Современные записки" за 1921 год. Но можно не сомневаться и в том, что, сменив "вехи" к осени 1922 г., он вполне серьезно уговаривал Цветаеву не издавать книгу, хотя убедить автора ему, безусловно, не удалось. Напротив, Цветаева активно искала пути и способы продвижения книги в печать. Отдельные стихотворения из "Лебединого стана" печатались в газете "Голос России" (Берлин, 1922) и в поэтическом альманахе "Женская лирика" (Берлин, 1923). При посредстве Г. П. Струве (именно он треть века спустя стал публикатором первого полного издания книги, вышедшей в Мюнхене) большая подборка стихотворений из "Лебединого стана" была помещена на страницах журнала "Русская мысль" (1922, кн. VIII-XII). Кроме того, Цветаева неизменно включала стихи из "Лебединого стана" и в программы своих выступлений, долго сохраняя надежду на их печатное воплощение. Но неизменно преследовавшие ее предубеждения литературных критиков, особенности художественного вкуса и политических симпатий у потенциальных издателей так и не довели дело до желаемого результата.
Об этом, например, свидетельствует документ, связанный с именем литературоведа, публициста и переводчика Дмитрия Петровича Святополка-Мирского (1890-1939). Как известно, он познакомился с Мариной Цветаевой и Сергеем Эфроном в начале 1926 г. в Париже через П. П. Сувчинского. В марте того же года Цветаева по приглашению Мирского две недели гостила в Лондоне и выступила там на поэтическом вечере. По его же инициативе в подготовке этого выступления участвовала и его давняя знакомая и покровительница А. В. Тыркова-Вильямс. В одном из писем к ней Мирский, обсуждая предстоящий приезд Цветаевой в Лондон, несомненно, с ее ведома попытался заинтересовать свою влиятельную корреспондентку творчеством Цветаевой и привлечь ее к изданию "Лебединого стана":

<Лондон> 15 Torring<ton> Sq<uare> WC I
1.3.<19>26
Глубокоуважаемая Ариадна Владимировна, сейчас получил Ваше письмо и очень Вам за него благодарен. Я и сам, прочтя это место напечатанным, подумал, что без него можно было обойтись. Но я совершенно лишен "дипломатического" такта — не знаю совершенно, что при ком можно и чего нельзя говорить. Говорю это не с вызовом, а самым искренним сожалением, — поверьте, что от своей бестактности больше всего страдаю я сам (практически). Что же касается до существа дела, я думал в данном случае о фактической судьбе Марины Цветаевой — о фактическом бойкоте ее всей эмигрантской прессой после короткого увлечения ей. Она просто загнана в "Волю России", потому что все другие редакторы от нее отказываются. И как раз именно для своих белых стихов (о Добр<овольческой> Армии) она не может найти издателя! Вина моя, что я не побранил за это именно редактора, а не рядовую эмиграцию. Я бы это сделал, если писал после огромного успеха на вечере в Париже, который показал, что для рядовой эмиграции она очень близка. Но, честно сознаюсь, что этот успех был для меня (да и для нее) совершенной неожиданностью. Еще раз благодарю Вас за Вашу справедливую строгость.
Преданный Вам
Д. С. Мирский

Можно предположить, что именно эта попытка издания книги упоминалась в уже известном письме Цветаевой к Сувчинскому (15 марта 1926), опубликованном в 7-м томе Собрания сочинений, однако "лоббирование" Мирского не увенчалось успехом. Личное знакомство А. В. Тырковой-Вильямс с Цветаевой, происшедшее в те дни в Лондоне, не только не растопило ее предубеждения к поэту, но, напротив, укрепило его, и попытка Мирского организовать издание "Лебединого стана" при посредстве одной из самых влиятельных представительниц антисоветской эмиграции не увенчалась успехом.
Таким образом, утверждение Эренбурга о нежелании поэта увидеть книгу напечатанной следует отнести лишь к последующим годам, когда в жизнь Цветаевой вошло евразийство. Вот, например, одно из сторонних свидетельств того, как тесно переплелись в судьбе поэта творчество и политика, — интересное еще и тем, что описанное в нем выступление Цветаевой, кажется, еще не было отмечено биографами.
Как известно, к началу 1930 г. евразийское движение разделилось на два враждующих течения. Раскольников, или "левых" возглавлял П. П. Сувчинский, активно пытавшийся оттеснить жившего в Праге основателя движения П. Н. Савицкого от реального влияния на евразийцев в разных странах. Эта борьба за власть велась подспудно и сопровождалась разведкой, доносами и интригами в обоих лагерях. В частности, парижский агент Савицкого Н. Н. Алексеев 10 мая 1930 г. сообщал в одном из писем-донесений в Прагу:

По-видимому, в конце апреля происходило в Париже нечто вроде "съезда" кламарских остатков. Были Малевский, Арапов, Мирский, С. Я. Ефрон. Последних трех я встретил на Montparnass'е. Видел их Б<орис> Петр<ович> Вышеславцев вместе с Сувчинским. Клепинины вместе с В. Н. Покровским пришли на вечер Марины Цветаевой, пришли рано и расположились рядом в кафе. Вскоре туда же вошли Сувчинский с Араповым. Последний раскланялся, первый же страшно растерялся, уронил палку и быстро из кафе выбежал. На вечере у Цветаевой не было ни того, ни другого, хотя ясно, что они шли туда, так как местность была далекая, кафе не посещаемо и никуда иначе они идти не могли. С. Я. Ефрон приезжал из санатория специально на это время в Париж и уехал обратно. Что происходило на этом "съезде" — никто не знает. К сожалению, у нас контрразведки нет, но я уверен, что у них она есть.

(ГА РФ. Ф.5837, оп.1, ед.хр.425, л.11).

В малоизученной пока переписке современников можно обнаружить и немало других свидетельств об активных и многообразных связях Цветаевой с евразийством и евразийцами, но это уже совершенно другой сюжет, не имеющий отношения к трудной истории публикации книги "Лебединый стан" — по определению того же Г. П. Струве, "поэтического памятника добровольческому рыцарству", подобного которому "никто из самих участников Движения не создал".

(источник — газета «Русская мысль», Париж,
N 4272, 03.06.99 г.)

Рашит Янгиров

«К истории издания Лебединого стана Марины Цветаевой»

«К истории издания Лебединого стана
Марины Цветаевой»