«1922»

МОСКВЕ

<1>

Первородство — на сиротство!
Не спокаюсь.
Велико твое дородство:
Отрекаюсь.

Тем как вдаль гляжу на ближних
Отрекаюсь.
Тем как твой топчу булыжник — 
Отрекаюсь.

=========

Как в семнадцатом-то
Праведница в белом,
Усмехаючись, стояла
Под обстрелом.

Как в осьмнадцатом-то
 —  А? — следочком ржавым
Все сынов своих искала
По заставам.

Вот за эту-то — штыками
Не спокаюсь!  — 
За короткую за память
Отрекаюсь.

Драгомилово, Рогожская,
Другие...
Широко ж твоя творилась
Литургия.

А рядочком-то
На площади на главной,
Рванью-клочьями
Утешенные, лавром...

Наметай, метель, опилки,
Снег свой чистый.
Поклонись, глава, могилкам
Бунтовщицким.

(Тоже праведники были,
Были, — не за гривну!)
Красной ране, бедной праведной
Их кривде...

=============

Старопрежнее, на свалку!
Нынче, здравствуй!
И на кровушке на свежей — 
Пляс да яства.

Вот за тех за всех за братьев
 —  Не спокаюсь!  — 
Прости, Иверская Мати!
Отрекаюсь.

12 января 1922


<2>

Пуще чем женщина
В час свиданья!
Лавроиссеченный,
Красной рванью
Исполосованный
В кровь-
Снег.

Вот они, тесной стальной когортой,
К самой кремлевской стене приперты,
В ряд
Спят.

Лавр — вместо камня
И Кремль — оградой.
Крестного знамени
Вам не надо.
Как-
Чтить?

Не удостоились "Со святыми",
Не упокоились со святыми.
Лавр.
Снег.

Как над Исусовым
Телом — стража.
Руки грызу себе, — ибо даже
Снег
Здесь

Гнев. — "Проходи! Над своими разве?!"
Первою в жизни преступной связью
Час
Бьет.

С башни — который? — стою, считаю.
Что ж это здесь за земля такая?
Шаг
Врос.

Не оторвусь! ("Отрубите руки!")
Пуще чем женщине
В час разлуки  — 
Час
Бьет.

Под чужеземным бунтарским лавром
Тайная страсть моя,
Гнев мой явный — 
Спи,
Враг!

13 января 1922


* * *

По-небывалому:
В первый раз!
Не целовала
И не клялась.

По-небывалому:
Дар и милость.
Не отстраняла
И не клонилась.

А у протаянного окна
Это другая была  — 
Она.

Не заклинай меня!
Не клялась.

Если и строила — 
Дом тот сломлен.
С этой другою
Родства не помню.

Не окликай меня,  — 
Безоглядна.

Январь 1922


НОВОГОДНЯЯ

              С.Э.

Братья! В последний час
Года — за русский
Край наш, живущий — в нас!
Ровно двенадцать раз  — 
Кружкой о кружку!

За почетную рвань,
За Тамань, за Кубань,
За наш Дон русский,
Старых вер Иордань...
                Грянь,
Кружка о кружку!

Товарищи!
Жива еще
Мать — Страсть — Русь!
Товарищи!
Цела еще
В серд — цах Русь!

Братья! Взгляните в даль!
Дельвиг и Пушкин,
Дел и сердец хрусталь...
 —  Славно, как сталь об сталь
Кружкой о кружку!

Братства славный обряд — 
За наш братственный град
Прагу — до — хрусту
Грянь, богемская грань!
                   Грянь,
Кружка о кружку!

Товарищи!
Жива еще
Ступь — стать — сталь.
Товарищи!
Цела еще
В серд — цах — сталь.

Братья! Последний миг!
Уж на опушке
Леса — исчез старик...
Тесно — как клык об клык-
Кружкой о кружку!

Добровольная дань,
Здравствуй, добрая брань!
Еще жив — русский
Бог! Кто верует — встань!
                    Грянь,
Кружка о кружку!

15 января 1922


НОВОГОДНЯЯ

(вторая)
         
                  С. Э.

Тот — вздохом взлелеянный,
Те — жестоки и смуглы.
Залетного лебедя
Не обижают орлы.

К орлам — не по записи:
Кто залетел — тот и брат!
Вольна наша трапеза,
Дик новогодний обряд.

Гуляй, пока хочется,
В гостях у орла!
Мы — вольные летчики,
Наш знак — два крыла!

Под гулкими сводами
Бои: взгляд о взгляд, сталь об сталь.
То ночь новогодняя
Бьет хрусталем о хрусталь.

Попарное звяканье
Судеб: взгляд о взгляд, грань о грань.
Очами невнятными
Один — в новогоднюю рань...

Не пей, коль не хочется!
Гуляй вдоль стола!
Мы — вольные летчики,
Наш знак — два крыла!

Соборной лавиною
На лбы — новогодний обвал.
Тоска лебединая,
В очах твоих Дон ночевал.

Тоска лебединая,
Протяжная — к родине — цепь...
Мы знаем единую
Твою, — не донская ли степь?

Лети, куда хочется!
На то и стрела!
Мы — вольные летчики,
Наш век — два крыла!

18 января 1922


* * *

Каменногрудый,
Каменнолобый,
Каменнобровый
Столб:
Рок.

Промысел, званье!
Вставай в ряды!
Каменной дланью
Равняет лбы.

Хищен и слеп,
Хищен и глуп.
Милости нет:
Каменногруд.

Ведомость, номер!
Без всяких прочих!
Равенство — мы:
Никаких Высочеств!

Выравнен? Нет?
Кланяйся праху!
Пушкин — на снег,
И Шенье — на плаху.

19 января 1922


* * *

               Алексею Александровичу Чаброву

Не ревновать и не клясть,
В грудь призывая — все стрелы!
Дружба! — Последняя страсть
Недосожженного тела.

В сердце, где белая даль,
Гладь — равноденствие — ближний,
Смертолюбивую сталь
Переворачивать трижды.

Знать: не бывать и не быть!
В зоркости самоуправной
Как черепицами крыть
Молниеокую правду.

Рук непреложную рознь
Блюсть, костенея от гнева.
 —  Дружба! — Последняя кознь
Недоказненного чрева.

21 января 1922


* * *

По нагориям,
По восхолмиям,
Вместе с зорями,
С колокольнями,

Конь без удержу,
 —  Полным парусом!
В завтра путь держу,
В край без праотцев.

Не орлицей звать
И не ласточкой.
Не крестите,  — 
Не родилась еще!

Суть двужильная.
Чужедальняя.
Вместе с пильнями,
С наковальнями,

Вздох — без одыши,
Лоб — без огляди,
В завтра речь держу
Потом огненным.

Пни да рытвины, ~
Не взялась еще!
Не судите!
Не родилась еще!

Тень — вожатаем,
Тело — за версту!
Поверх закисей,
Поверх ржавостей,

Поверх старых вер,
Новых навыков,
В завтра, Русь, — поверх
Внуков — к правнукам!

(Мертвых Китежей
Что нам — пастбища?)
Возлюбите!
Не родилась еще!

Серпы убраны,
Столы с яствами.
Вместе с судьбами,
Вместе с царствами.

Полукружием,
 —  Солнцем за море!  — 
В завтра взор межу:
 —  Есмь! — Адамово.

Дыхом-пыхом — дух!
Одни — поножи.
 —  Догоняй, лопух!
На седьмом уже!

22 января 1922


* * *

              С.Э.

Не похорошела за годы разлуки!
Не будешь сердиться на грубые руки,
Хватающиеся за хлеб и за соль?
 —  Товарищества трудовая мозоль!

О, не прихорашивается для встречи
Любовь. — Не прогневайся на просторечье
Речей, — не советовала б пренебречь:
То летописи огнестрельная речь.

Разочаровался? Скажи без боязни!
То — выкорчеванный от дружб и приязней
Дух. — В путаницу якорей и надежд
Прозрения непоправимая брешь!

23 января 1922


* * *

Верстами — врозь —  разлетаются брови.
Две достоверности розной любови,
Черные возжи-мои-колеи  — 
Дальнодорожные брови твои!

Ветлами — вслед — подымаются руки.
Две достоверности верной разлуки,
Кровь без слезы пролитая!
По ветру жизнь! — Брови твои!

Летописи лебединые стрелы,
Две достоверности белого дела,
Радугою — в Божьи бои
Вброшенные — брови твои!

23 января 1922


ПОСМЕРТНЫЙ МАРШ

                 Добровольчество — 
                 это добрая воля к смерти...
                       (Попытка толкования)

И марш вперед уже,
Трубят в поход.
О как встает она,
О как встает...

Уронив лобяной облом
В руку, судорогой сведенную,
- Громче, громче — Под плеск знамен
Не взойдет уже в залу тронную!

И марш вперед уже,
Трубят в поход.
О как встает она,
О как встает...

Не она ль это в зеркалах
Расписалась ударом сабельным?
В едком верезге хрусталя
Не ее ль это смех предсвадебный?

И марш вперед уже,
Трубят в поход.
О как встает она,
О как — 

Не она ли из впалых щек
Продразнилась крутыми скулами?
Не она ли под локоток:
 —  Третьим, третьим вчерась прикуривал!

И марш вперед уже,
Трубят в поход.
О как — 

А — в просторах — Нор-Ост и шквал.
 —  Громче, громче промежду ребрами!
Добровольчество! Кончен бал!
Послужила вам воля добрая!

И марш вперед уже,
Трубят  — 

Не чужая! Твоя! Моя!
Всех как есть обнесла за ужином!
 —  Долгой жизни. Любовь моя!
Изменяю для новой суженой...

И марш — 

23 января 1922


* * *

Завораживающая! Крест
На крест складывающая руки!
Разочарование! Не крест
Ты — а страсть, как смерть и как разлука.

Развораживающий настой,
Сладость обморочного оплыва...
Что настаивающий нам твой
Хрип, обезголосившая дива — 

Жизнь! — Без голосу вступает в дом,
В полной памяти дает обеты,
В нежном голосе полумужском — 
Безголосицы благая Лета...

Уж немногих я зову на ты,
Уж улыбки забываю важность...
 —  То вдоль всей голосовой версты
Разочарования протяжность.

29 января 1922


* * *

А и простор у нас татарским стрелам!
А и трава у нас густа — бурьян!
Не курским соловьем осоловелым,
Что похотью своею пьян,

Свищу над реченькою румянистой,
Той реченькою-не старей.
Покаместь в неширокие полсвиста
Свищу — пытать богатырей.

Ох и рубцы ж -у нас пошли калеки!
 —  Алешеньки-то кровь, Ильи!  — 
Ох и красны ж у нас дымятся реки,
Малиновые полыньи.

В осоловелой оторопи банной — 
Хрип княжеский да волчья сыть.
Всей соловьиной глоткой разливанной
Той оторопи не покрыть.

Вот и молчок-то мой таков претихий,
Что вывелась моя семья.
Меж соловьев слезистых — соколиха,
А род веду — от Соловья.

9 февраля 1922


* * *

He приземист — высокоросл
Стан над выравненностью грядок.
В густоте кормовых ремесл
Хоровых не забыла радуг.

Сплю — и с каждым батрацким днем
Тверже в памяти благодарной,
Что когда-нибудь отдохнем
В верхнем городе Леонардо.

9 февраля 1922


* * *

Слезы — на лисе моей облезлой!
Глыбой — чересплечные ремни!
Громче паровозного железа,
Громче левогрудой стукотни — 

Дребезг подымается над щебнем,
Скрежетом по рощам, по лесам.
Точно кто вгрызающимся гребнем
Разом — по семи моим сердцам!

Родины моей широкоскулой
Матерный, бурлацкий перегар,
Или же — вдоль насыпи сутулой
Шепоты и топоты татар.

Или мужичонка, на круг должный,
За косу красу — да о косяк?
(Может, людоедица с Поволжья
Склабом-о ребяческий костяк?)

Аль Степан всплясал, Руси кормилец?
Или же за кровь мою, за труд  — 
Сорок звонарей моих взбесились — 
И болярыню свою поют...

Сокол-перерезанные путы!
Шибче от кровавой колеи!
 —  То над родиной моею лютой
Исстрадавшиеся соловьи.

10 февраля 1922


ДОЧЬ ИАИРА

1

Мимо иди!
Это великая милость.
Дочь Иаира простилась
С куклой (с любовником!) и с красотой.
Этот просторный покрой
Юным к лицу.


2

В просторах покроя — 
Потерянность тела,
Посмертная сквозь.

Девица, не скроешь,
Что кость захотела
От косточки врозь.

Зачем, равнодушный,
Противу закону
Спешащей реки  — 

Слез женских послушал
И отчего стону — 
Душе вопреки!

Сказал — и воскресла,
И смутно, по памяти,
В мир хлеба и лжи.

Но поступь надтреснута,
Губы подтянуты,
Руки свежи.

И всё как спросоньица
Немеют конечности.
И в самый базар

С дороги не тронется
Отвесной. — То Вечности
Бессмертный загар.

Привыкнет — и свыкнутся.
И в белом, как надобно,
Меж плавных сестер...

То юную скрытницу
Лавиною свадебной
Приветствует хор.

Рукой его согнута,
Смеется — всё заново!
Всё роза и гроздь!

Но между любовником
И ею — как занавес
Посмертная сквозь.

16-17 февраля 1922


* * *

На пушок девичий, нежный — 
Смерть серебряным загаром.
Тайная любовь промежду
Рукописью — и пожаром.

Рукопись — пожару хочет,
Девственность — базару хочет,
Мраморность — загару хочет,
Молодость — удару хочет!

Смерть, хватай меня за косы!
Подкоси румянец русый!
Татарве моей раскосой
В ножки да не поклонюся!

- Русь!!!

16-17 февраля 1922


* * *

На заре —  наимедленнейшая кровь,
На заре — наиявственнейшая тишь.
Дух от плоти косной берет развод,
Птица клетке костной дает развод.

Око зрит — невидимейшую даль,
Сердце зрит — невидимейшую связь.
Ухо пьет —  неслыханнейшую молвь.
Над разбитым Игорем плачет Див..

18 февраля 1922


* * *

Переселенцами  — 
В какой Нью-Йорк?
Вражду вселенскую
Взвалив на горб — 

Ведь и медведи мы!
Ведь и татары мы!
Вшами изъедены
Идем — с пожарами!

Покамест — в долг еще!
А там, из тьмы  — 
Сонмы и полчища
Таких, как мы.

Полураскосая
Стальная щель.
Дикими космами
От плеч — метель.

 —  Во имя Господа!
Во имя Разума!  — 
Ведь и короста мы,
Ведь и проказа мы!

Волчьими искрами
Сквозь вьюжный мех — 
Звезда российская:
Противу всех!

Отцеубийцами  — 
В какую дичь?
Не ошибиться бы,
Вселенский бич!

"Люд земледельческий,
Вставай с постелею)!"
И вот с расстрелыциком
Бредет расстрелянный,

И дружной папертью,
 —  Рвань к голытьбе:
"Мир белоскатертный!
Ужо тебе!"

22 февраля 1922


ПЛОЩАДЬ

Ока крылатый откос:
Вброд или вдоль стен?
Знаю и пью робость
В чашечках ко — лен.

Нет голубям зерен,
Нет площадям трав,
Ибо была — морем
Площадь, кремнем став.

Береговой качки
...... злей
В башни не верь: мачты
Гиблых кораб — лей...

Грудь, захлебнись камнем.

<1922>


* * *

Сомкнутым строем — 
Противу всех.
Дай же спокойно им
Спать во гробех.

Ненависть, — чти
Смертную блажь!
Ненависть, спи:
Рядышком ляжь!

В бранном их саване -
Сколько прорех!
Дай же им правыми
Быть во гробех.

Враг — пока здрав,
Прав — как упал.
Мертвым — устав
Червь да шакал.

Вместо глазниц — 
Черные рвы.
Ненависть, ниц:
Сын — раз в крови!

Собственным телом
Отдал за всех...
Дай же им белыми
Быть во гробех.

22 февраля 1922


СУГРОБЫ

<1>

          Эренбургу

Небо катило сугробы
Валом в полночную муть.
Как из единой утробы — 
Небо — и глыбы — и грудь.

Над пустотой переулка,
По сталактитам пещер
Как раскатилося гулко
Вашего имени Эр!

Под занавескою сонной
Не истолкует Вам Брюс:
Женщины — две — и наклонный
Путь в сновиденную Русь.

Грому небесному тесно!
 —  Эр! — леопардова пасть.
(Женщины — две — и отвесный
Путь в сновиденную страсть...)

Эр! — необорная крепость!
Эр! — через чрево — вперед!
Эр! — в уплотненную слепость
Недр — осиянный пролет!

Так, между небом и нёбом,
 —  Радуйся же, маловер!  — 
По сновиденным сугробам
Вашего имени Эр.

23 февраля 1922


<2>

Не здесь, где связано,
А там, где ведено.
Не здесь, где Лазари
Бредут с постелею,

Горбами вьючными
О щебень дней.
Здесь нету рученьки
Тебе — моей.

Не здесь, где скривлено,
А там, где вправлено,
Не здесь, где с крыльями
Решают — саблями,

Где плоть горластая
На нас: добей!
Здесь нету дарственной
Тебе — моей.

Не здесь, где спрошено,
Там, где отвечено.
Не здесь, где крошева
Промеж — и месива

Смерть — червоточиной,
И ревность-змей.
Здесь нету вотчины
Тебе — моей.

И не оглянется
Жизнь крутобровая!
Здесь нет свиданьица!
Здесь только проводы,

Здесь слишком спутаны
Концы ремней...
Здесь нету утрени
Тебе — моей.

Не двор с очистками  — 
Райскими кущами!
Не здесь, где взыскано,
Там, где отпущено,

Где вся расплёскана
Измена дней.
Где даже слов-то нет:
- Тебе — моей...
- 
25 февраля 1922


<3>

Широкое ложе для всех моих рек  — 
Чужой человек.
Прохожий, в которого руки — как в снег
Всей жаркостью век

Виновных, — которому вслед я и вслед,
В гром встречных телег.
Любовник, которого может и нет,
(Вздох прожит — и нет!)

Чужой человек,
Дорогой человек,
Ночлег-человек,
Навек-человек!

 —  Невемый! — На сале змеином, без свеч,
Хлеб свадебный печь.
В измену! — Руслом расставаний, не встреч
Реке моей бечь.

 —  В свиданье! — А коли темна моя речь  — 
Дом каменный с плеч!
Над рвом расставаний, над воркотом встреч
Реки моей речь...

Простор-человек,
Ниотколь-человек,
Сквозь-пол — человек,
Прошел-человек.

25 февраля 1922


<4>

А уж так: ни о чем!
Не плечом-не бочком,
Не толчком-локотком,
Говорком, говорком.

В горле — легкий громок,
Голос встречных дорог,
От судьбы ветерок:
Говорок, говорок.

От крутой орлиной страсти
Перстенек на пальце.
А замешено то счастье
На змеином сальце.

А не хошь — не бери!
Может, ветер в двери,
Может, встречные три,  — 
А и сам разбери!

Хошь и крут мой порог — 
Потрудись, паренек!
Не с горохом пирог,  — 
Сахарок-говорок!

Закажи себе на ужин,
Господин хороший,
Закажи себе жемчужин,
Горловых горошин.

Голубиных тех стай
Воркот, розовый рай?
Ай река через край?
Две руки подставляй!

Может, путь-мой-широк
Покатил перстенек
Мимо рук — да в сугроб?
Воркоток-говорок.

Распаял мое запястье
Ветерок февральский.
А замешено то счастье
На змеином сальце...

В ожерелье — сто бус.
Сорок ртов, один кус.
Ох сокол-мой-безус,
Не божусь, не клянусь!

(Может, гость-хромоног
Костылем о порог?
Вдоль хребта холодок  — 
Рокоток-говорок!)

Как на красной на слободке
Муж жену зарезал.
А моя добыча в глотке  — 
Не под грудью левой!

От тебя, палача,
Книзу пламем свеча.
Нашей мглы епанча  — 
Счастье с лева плеча!..

От румяных от щек — 
Шаг — до черных до дрог!
Шелку ярый шнурок:
Ремешок-говорок!

1 марта 1922


<5>

В ворко-клекочущий зоркий круг
Голуби встреч и орлы разлук.

Ветвь или меч
Примешь из рук?
В щебете встреч — 
Дребезг разлук.

2 марта 1922


<6>

Масляница широка!
Масляницу за бока!

Масляница!
Увальница!
Провожайте
Масляницу!

Масляница-слобода!
Мочальная борода!

Снежок сывороточный,
Бочок вывороченный!

В тыщу девятьсот-от
Семнадцатом — счетом
Забралась, растрепа,
К мужику в окопы.

Восставай, Михалыч!
Твое дело — жалость.
Восставай, Егорыч,
Твое дело — горечь.

Поел, парень, белены,
Пора, парень, за блины!

Масляница!
Бубенница!
Румяная
Труженица!

Над ушком-то гудом:
Пора, брат, за бубен!
А в ладонь-то — зудом:
С кого брать — зарубим.

Товарищество! Товар!
Румяный наш кашевар!

Тисканая!
Глаженая!
Румяная!
Ряженая!

Ротастая  — 
Твоя купель.
Одна сестра — 
На всю артель!

Растерзана,
На круг — рвана!
Кто первый взял  — 
Тому верна:

На века на вечные:
До первого встречного!

Масляница!
Вафельница!
Румяная
Висельница!

(Блины, вафли,
Сахар, мед!)
Вставай, барин,
Под черед!

Ни пекарен
Вам, ни круп!
Ложись, барин,
Под тулуп!

За наш за труд,
За наш за пот,
Гуляй, Кузьма!
Гуляй, Федот!

Пожрал сенца  — 
Вались на дичь!
Князьям счета
Строчи, Ильич!

Про наш раззор,
Про горести — 
Разборчивей,
Забористей  — 

На весь забор
Трезвонь, братва!
Така мол нонь
Гармонь пошла.

Висельничек румянист,
Румяный наш гармонист!

Масляница!
Увальница!
Румяная
Кукольница!

Проваливай, прежнее!
Мои дрожжи свежие!

Проваливай! Заново!
Мои дрожжи пьяные!

Подправа из белены  — 
Пора, парень, за блины!

Зубастые,
Разинские,
Без застав поравенствуем!

Поставцы — подковой,
Икра — жемчугова:
С Богородицыных риз.
Садись, парень, не стыдись!

Масляница!
Бусельница!
Провожайте
Масляницу!

Крути, парень, паклю в жгут!
Нынче масляницу жгут.

Гикалу!
Шугалу!
Хапалу!
Чучелу!

6 марта 1922


<7>

Наворковала,
Наворожила.
Слева-направо
В путь проводила.

Чтоб уж никем уж,
Чтоб ни о ком уж,
Чтоб и у всенощ-
ной — сверх иконок:

Руды-пожары,
Бури-ворожбы  — 
Поверх державна
Воркота Божья.

Накуковала,
Натосковала.
Чтоб моей славой — 
Все тебе скалы.

Чтоб моей силой  — 
Все тебе реки.
В первый и в третий,
Днесь и навеки...

Чтоб моей левой — 
Немощь и помощь.
Чтоб уж никем уж,
Чтоб ни о ком уж...

Наобмирала,
Насоловьила.
Без переправы
В рай — насулила,

(Чтоб моей лестью
Все тебе птицы...)
В рай тот невесть чей.
В рай тот персидский...

В сласть и в страданье-
Дай — через руку!
Прощай — в свиданье!
Здравствуй — в разлуку!

10 марта 1922


<8>

А сугробы подаются,
Скоро расставаться.
Прощай, вьюг-твоих-приютство,
Воркотов приятство.

Веретен ворчливых царство,
Волков белых — рьянство.
Сугроб теремной, боярский,
Столбовой, дворянский,

Белокаменный, приютский
Для сестры, для братца...
А сугробы подаются,
Скоро расставаться.

Ах, в раззор, в раздор, в разводство
Широки — воротцы!
Прощай, снег, зимы сиротской
Даровая роскошь!

Прощай, след незнам, непытан,
Орлов белых свита,
Прощай, грех снежком покрытый,
По снегам размытый.

Горбуны-горбы-верблюдцы  — 
Прощай, домочадцы!
А сугробы подаются,
Скоро расставаться.

Голытьбе с любовью долг
День весенний, звонный.
Где метель: покров-наш-полог,
Голова приклонна!

Цельный день грызет, докучня,
Леденцовы зерна.
Дребезга, дрызга, разлучня,
Бойня, живодерня.

День — с ремень, ноченька куца:
Ни начать, ни взяться...
А сугробы подаются,
Скоро расставаться...

В две руки беру — за обе:
Ну — не оторвуся?
В две реки из ям-колдобин  — 
Дорогие бусы.

Расколдован, разморожен
Путь, ручьям запродан.
Друг! Ушли мои ворожбы
По крутым сугробам...

Не гляди, что слезы льются:
Вода — может статься!
Раз сугробы подаются — 
Пора расставаться!

12 марта 1922


<9>

Ранне-утреня,
Поздне-вечерня,
Крепко стукана,
Не приручена,

Жарко сватана,
В жены не взята,  — 
Я дорога твоя
Невозвратна.

Много-пытанная,
Чутко-слуханная,
Зорко-слеженная,
Неудержанная!

Уж закачана
Плачем и ливнем!
Даром трачены,
Звонкие гривны!

Даром продана,
Мощь черноземна!
Я хвороба твоя
Неудремна.

(Твоя тайная грусть,
Твоя тайная грызть,
Бесхозяйная Русь,
Окаянная жизть!)

Вечно — из дому,
Век — мимо дому,
От любезного
В лес — к дорогому!

Берегись, простота светлоруса!
Из-под полоза — птицей урвуся!

Вон за ту вон за даль,
Вон за ту вон за синь,
Вон за ту вон за сквозь,
Грива вкось, крылья врозь

Эй, хорошие!
Не довелося!
Разворочена,
Простоволоса,

 —  Лжемариною
В сизые гряды!  — 
Я княгиня твоя
Безоглядна...

(Не гордыня ли
Неодоленна твоя,
Неомоленна твоя?
Проваленна твоя!)

По целковому
 —  Аль? — да на брата!
Колесована  — 
Не распозната;

Не дорога  — 
Мечта твоя сонна,
Недотрога твоя
Необгонна.

Вон то дерево!
Вон то зарево!
Вон то курево!
Вон то марево!

17 марта 1922


<10>

Возле любови  — 
Темные смуты:
Ровно бы лютню
Кто ненароком
Краем плаща.

(Ровно бы руки
К вам на плеча).

Как паутиною
Перепутан
Воздух — чуть ступишь...

Как паутиною
Перетянут
Голос — чуть вскличешь.

Возле любови — 
Тихие вихри:
(Наш — или ихний?)

Возле любови — 
Целые сонмы:
(Наш — или темный?)

Возле любови — 
Шепот и шелест.
Возле любови  — 
Шепчут и стелят...

Тушат и светят,
Спущены веки,
Спутаны вехи,
Смуты и смехи...

Гей, постреленыш!
Плеть моя хлестка!
Вся некрещеность!
На перекресток!

Рознь — на порожек!
Гордость — в околыш!
Ревность — под полог!
Щекот и щелок.

Но круговая
- Сверху — порука
Крыл.

18 марта 1922


<11>

От меня — к невемому
Оскользь, молвь негласная.
Издалёка — дремленный,
Издалёка — ласканный...

У фаты завесистой
Лишь концы и затканы!
Отпусти словеснице
Оскользь, слово гладкое!

(Смугловистым ящером
Ишь — в меха еловые!)
Без ладони — лащенный,
За глаза — целованный!

Даль — большая вольница,
Верстовым — как рученькой!
Велика раскольница
Даль, хужей — прилучница!

Сквозь замочну скважину
В грудь — очьми оленьими.
Через версты — глаженный,
Ковыли — лелеянный!

За турецким за морем
Дом с цветными стеклами.
От меня — к незнамому
Выскок — ух! — высоконький!

Сверх волны обманчивой
В грудь — дугою лютою!
Через хляби — нянчанный,
Берега — баюканный...

Таковы известыща
К Вам — с Руси соломенной!
Хороша словесница:
Две руки заломлены!

Не клейми невежею
За крыло подрублено!
Через копья — неженный,
Лезвия — голубленный...

Март 1922


* * * 

Знакомец! Отколева в наши страны?
Которого ветра клясть?
Знакомец! С тобою в любовь не встану:
Гвоя вороная масть.

Покамест костру вороному — пыхать,
Красавице — искра в глаз!
- Знакомец! Твоя дорогая прихоть,
А мой дорогой отказ.

Москва, 18 марта 1922


[

* * *

"По Безымянной
В самую низь.
Плиты стеклянны:
Не оскользнись.

Синее зелье
Всвищет сквозь щели.
Над колыбелью  — 
Нищие пели:

Первый — о славе,
Средний — о здравье,
Третий — так с краю
оставил:

Жемчугом сыпать
Вслед — коли вскличут".
Братняя притопь.
Сестрина причеть.

28 марта 1922


* * *

Без повороту и без возврату,
Часом и веком.

Это сестра провожает брата
В темную реку.

Без передыху и без пощады

Это сестра оскользнулась взглядом
В братнюю руку.

]


* * *

Божественно и безоглядно
Растет прибой
Не губы, жмущиеся жадно
К руке чужой — 

Нет, раковины в час отлива
Тишайший труд.
Божественно и терпеливо:
Так море — пьют.

<1922>


* * *

Есть час на те слова.
Из слуховых глушизн
Высокие права
Выстукивает жизнь.

Быть может — от плеча,
Протиснутого лбом.
Быть может — от луча,
Невидимого днем.

В напрасную струну
Прах — взмах на простыню.
Дань страху своему
И праху своему.

Жарких самоуправств
Час — и тишайших просьб.
Час безземельных братств.
Час мировых сиротств.

11 июня 1922


* * *

Лютая юдоль,
Дольняя любовь.
Руки: свет и соль.
Губы: смоль и кровь.

Левогрудый гром
Лбом подслушан был.
Так — о камень лбом  — 
Кто тебя любил?

Бог с замыслами! Бог с вымыслами!
Вот: жаворонком, вот: жимолостью,
Вот: пригоршнями: вся выплеснута
С моими дикостями — и тихостями,
С моими радугами заплаканными,
С подкрадываньями, забарматываньями.

Милая ты жизнь!
Жадная еще!
Ты запомни вжим
В правое плечо.

Щебеты во тьмах...
С птицами встаю!
Мой веселый вмах
В летопись твою.

12 июня 1922


ЗЕМНЫЕ ПРИМЕТЫ

Так, в скудном труженичестве дней,
Так, в трудной судорожности к ней,
Забудешь дружественный хорей
Подруги мужественной своей.

Ее суровости горький дар,
И легкой робостью скрытый жар,
И тот беспроволочный удар,
Которому имя — даль.

Все древности, кроме: дай и мой,
Все ревности, кроме той, земной,
Все верности,  — но и в смертный бой
Неверующим Фомой.

Мой неженка! Сединой отцов:
Сей беженки не бери под кров!
Да здравствует левогрудый ков
Немудрствующих концов!

Но может, в щебетах и в счетах
От вечных женственностей устав-
И вспомнишь руку мою без прав
И мужественный рукав.

Уста, не требующие смет,
Права, не следующие вслед,
Глаза, не ведающие век,
Исследующие: свет.

15 июня 1922


* * *

Ищи себе доверчивых подруг,
Не выправивших чуда на число.
Я знаю, что Венера — дело рук,
Ремесленник — и знаю ремесло.

От высокоторжественных немот
До полного попрания души:
Всю лестницу божественную — от:
Дыхание мое — до: не дыши!

18 июня 1922


(БАЛКОН)

Ах, с откровенного отвеса — 
Вниз — чтобы в прах и в смоль!
Земной любови недовесок
Слезой солить — доколь?

Балкон. Сквозь соляные ливни
Смоль поцелуев злых.
И ненависти неизбывной
Вздох: выдышаться в стих!

Стиснутое в руке комочком — 
Что: сердце или рвань
Батистовая? Сим примочкам
Есть имя: — Иордань.

Да, ибо этот бой с любовью
Дик и жестокосерд.
Дабы с гранитного надбровья
Взмыв — выдышаться в смерть!

30 июня 1922


* * *

Руки — И в круг
Перепродаж и переуступок!
Только бы губ,
Только бы рук мне не перепутать!

Этих вот всех
Суетностей, от которых сна нет.
Руки воздев,
Друг, заклинаю свою же память!

Чтобы в стихах
(Свалочной яме моих Высочеств!)
Ты не зачах,
Ты не усох наподобье прочих.

Чтобы в груди
(В тысячегрудой моей могиле
Братской!) — дожди
Тысячелетий тебя не мыли...

Тело меж тел,
 —  Ты, что мне пропадом был двухзвёздным!.
Чтоб не истлел
С надписью: не опознан.

9 июля 1922


* * *

Удостоверишься — повремени!  — 
Что, выброшенной на солому,
Не надо было ей ни славы, ни
Сокровищницы Соломона.

Нет, руки за голову заломив,
 —  Глоткою соловьиной! — 
Не о сокровищнице — Суламифь:
Горсточке красной глины!

12 июля 1922


* * *

Дабы ты меня не видел — 
В жизнь — пронзительной, незримой
Изгородью окружусь.

Жимолостью опояшусь,
Изморозью опушусь.

Дабы ты меня не слушал
В ночь — в премудрости старушьей:
Скрытничестве — укреплюсь.

Шорохами опояшусь,
Шелестами опушусь.

Дабы ты во мне не слишком
Цвел — по зарослям: по книжкам
Заживо запропащу:

Вымыслами опояшу,
Мнимостями опушу.

25 июня 1922


* * *

Вкрадчивостию волос:
В гладь и в лоск
Оторопию продольной — 

Синь полунощную, масть
Воронову. — Вгладь и всласть
Оторопи вдоль — ладонью.

Неженка! — Не обманись!
Так заглаживают мысль
Злостную: разрыв — разлуку  — 

Лестницы последний скрип...
Так заглаживают шип
Розовый... — Поранишь руку!

Ведомо мне в жизни рук
Многое. — Из светлых дуг
Присталью неотторжимой

Весь противушерстный твой
Строй выслеживаю: смоль,
Стонущую под нажимом.

Жалко мне твоей упор-
ствующей ладони: в лоск
Волосы, — вот-вот уж через

Край — глаза... Загнана внутрь
Мысль навязчивая: утр
Наваждение — под череп!

17 июля 1922


* * *

Леты слепотекущий всхлип.
Долг твой тебе отпущен: слит
С Летою, — еле-еле жив
В лепете сребротекущих ив.

Ивовый сребролетейский плеск
Плачущий... В слепотекущий склеп
Памятей — перетомилась — спрячь
В ивовый сребролетейский плач.

На плечи — сребро-седым плащом
Старческим, сребро-сухим плющом
На плечи — перетомилась — ляг,
Ладанный слеполетейский мрак

Маковый...

 —  ибо красный цвет
Старится, ибо пурпур — сед
В памяти, ибо выпив всю  — 
Сухостями теку.

Тусклостями: ущербленных жил
Скупостями, молодых сивилл
Слепостями, головных истом
Седостями: свинцом.

Берлин, 31 июля 1922


* * *

Ночные шепота: шелка
Разбрасывающая рука.
Ночные шепота: шелка
Разглаживающие уста.
                   Счета
Всех ревностей дневных — 
                    и вспых
Всех древностей — и стиснув челюсти
И стих
Спор — 
В шелесте...

И лист
В стекло...
И первой птицы свист.
 —  Сколь чист! — И вздох.
Не тот. — Ушло.
Ушла.
И вздрог
Плеча.

Ничто
Тщета.
Конец.
Как нет.

И в эту суету сует
Сей меч: рассвет.

17 июня 1922


* * *

Помни закон:
Здесь не владей!
Чтобы потом — 
В Граде Друзей:

В этом пустом,
В этом крутом
Небе мужском
 —  Сплошь золотом — 

В мире, где реки вспять!,
На берегу — реки,
В мнимую руку взять
Мнимость другой руки...

Легонькой искры хруст,
Взрыв — и ответный взрыв.
(Недостоверность рук
Рукопожатьем скрыв!)

О этот дружный всплеск
Плоских как меч одежд — 
В небе мужских божеств,
В небе мужских торжеств!

Так, между отрочеств:
Между равенств,
В свежих широтах
Зорь, в загараньях

Игр — на сухом ветру
Здравствуй, бесстрастье душ!
В небе тарпейских круч,
В небе спартанских дружб!

20 июня 1922
----------------
Ударяются и отрываются первый,
 четвертый и последний слоги:
На — берегу — реки (примеч. М. Цветаевой ).



* * *

Когда же, Господин,
На жизнь мою сойдет
Спокойствие седин,
Спокойствие высот.

Когда ж в пратишину
Тех первоголубизн
Высокое плечо,
Всю вынесшее жизнь.

Ты, Господи, один,
Один, никто из вас,
Как с пуховых горбин
В синь горнюю рвалась.

Как под упорством уст
Сон — слушала — траву...
(Здесь, на земле искусств,
Словесницей слыву!)

И как меня томил
Лжи — ломовой оброк,
Как из последних жил
В дерева первый вздрог...

=================

Дерева — первый — вздрог,
Голубя — первый — ворк.
(Это не твой ли вздрог,
Гордость, не твой ли ворк,
Верность?)

          —  Остановись,
Светопись зорких стрел!
В тайнописи любви
Небо — какой пробел!

Если бы — не —  рассвет:
Дребезг, и свист, и лист,
Если бы не сует
Сих суета — сбылись

Жизни б...
          Не луч, а бич  — 
В жимолость нежных тел.
В опромети добыч
Небо — какой предел!

День. Ломовых дрог
Ков. — Началась. — Пошла.
Дикий и тихий вздрог
Вспомнившего плеча.

Прячет...
        Как из ведра
Утро. Малярный мел.
В летописи ребра
Небо — какой пробел!

22-23 июня 1922


* * *

По загарам — топор и плуг.
Хватит — смуглому праху дань!
Для ремесленнических рук
Дорога трудовая рань.

Здравствуй — в ветхозаветных тьмах
Вечной мужественности взмах!

Мхом и медом дымящий плод — 
Прочь, последнего часа тварь!
В меховых ворохах дремот
Сарру-заповедь и Агарь-

Сердце — бросив...
              — ликуй в утрах,
Вечной мужественности взмах!

24 июня 1922


* * *

Здравствуй! Не стрела, не камень:
Я! — Живейшая из жен:
Жизнь. Обеими руками
В твой невыспавшийся сон.

Дай! (На языке двуостром:
На! — Двуострота змеи!)
Всю меня в простоволосой
Радости моей прими!

Льни! — Сегодня день на шхуне,
 —  Льни! — на лыжах! — Льни! — льняной!
Я сегодня в новой шкуре:
Вызолоченной, седьмой!

 —  Мой! — и о каких наградах
Рай — когда в руках, у рта:
Жизнь: распахнутая радость
Поздороваться с утра!

25 июня 1922


* * *

Некоторым — не закон.
В час, когда условный сон
Праведен, почти что свят,
Некоторые не спят:

Всматриваются — и в скры-
тнейшем лепестке: не ты!

Некоторым — не устав:
В час, когда на всех устах
Засуха последних смут — 
Некоторые не пьют:

Впытываются — и сти-
снутым кулаком — в пески!

Некоторым, без кривизн — 
Дорого дается жизнь.

25 июня 1922


* * *

В пустынной храмине
Троилась — ладаном.
Зерном и пламенем
На темя падала...

В ночные клёкоты
Вступала — ровнею.
 —  Я буду крохотной
Твоей жаровнею:

Домашней утварью:
Тоску раскуривать,
Ночную скуку гнать,
Земные руки греть!

С груди безжалостной
Богов — пусть сброшена!
Любовь досталась мне
Любая: большая!

С такими путами!
С такими льготами!
Пол-жизни? — Всю тебе!
По-локоть? — Вот она!

За то, что требуешь,
За то, что мучаешь,
За то, что бедные
Земные руки есть...

Тщета! — Не выверишь
По амфибрахиям!
В груди пошире лишь
Глаза распахивай,

Гляди: не Логосом
Пришла, не Вечностью:
Пустоголовостью
Твоей щебечущей

К груди...
          —  Не властвовать!
Без слов и на слово — 
Любить... Распластаннейшей
В мире — ласточкой!

Берлин, 26 июня 1922


* * *

Ночного гостя не застанешь...
Спи и проспи навек
В испытаннейшем из пристанищ
Сей невозможный свет.

Но если — не сочти, что дразнит
Слух! — любящая — чуть
Отклонится, но если навзрыд
Ночь и кифарой — грудь...

То мой любовник лавролобый
Поворотил коней
С ристалища. То ревность Бога
К любимице своей.

2 июля 1922

[

* * *

И скажешь ты:
Не та ль,
Не ты,

Что сквозь персты:
Листы, цветы — 

В пески...

Из устных
Вер-индус,
Что нашу грусть  — 
В листы,

И груз — в цветы
Всего за только всхруст
Руки
В руке:
Игру.

Индус, а может Златоуст
Вер-без навек,
И без корней
Верб,
И навек — без дней...

(Бедней
Тебя!)
И вот
Об ней,
Об ней одной.

3 июля 1922

]

* * *

Неподражаемо лжет жизнь:
Сверх ожидания, сверх лжи...
Но по дрожанию всех жил
Можешь узнать: жизнь!

Словно во ржи лежишь: звон, синь...
(Что ж, что во лжи лежишь!) — жар, вал.
Бормот — сквозь жимолость — ста жил...
Радуйся же! — Звал!

И не кори меня, друг, столь
Заворожимы у нас, тел,
Души — что вот уже: лбом в сон.
Ибо — зачем пел?

В белую книгу твоих тишизн,
В дикую глину твоих "да" — 
Тихо склоняю облом лба:
Ибо ладонь — жизнь.

8 июля 1922

* * *

Думалось: будут легки
Дни — и бестрепетна смежность
Рук. — Взмахом руки,
Друг, остановимте нежность.

Не — поздно еще!*
В рас — светные щели
(Не поздно!) — еще
Нам птицы не пели.

Будь на — стороже!
Последняя ставка!
Нет, поздно уже
Друг, если до завтра!

Земля да легка!
Друг, в самую сердь!
Не в наши лета
Откладывать смерть!

Мертвые — хоть — спят!
Только моим сна нет — 
Снам! Взмахом лопат
Друг — остановимте память!

9 июля 1922
--------------
*  Ударяется и отрывается 
первый слог. Помечено не везде (примеч. М. Цветаевой).


* * *

Листья ли с древа рушатся,
Розовые да чайные?
Нет, с покоренной русости
Ризы ее, шелка ее...

Ветви ли в воду клонятся,
К водорослям да к ржавчинам?
Нет, — без души, без помысла
Руки ее упавшие.

Смолы ли в траву пролиты,  — 
В те ли во ланы кукушечьи?
Нет, — по щекам на коврики
Слезы ее, — ведь скушно же!

Барин, не тем ты занятый,
А поглядел бы зарево!
То в проваленной памяти — 
Зори ее: глаза его!

<1922>


БЕРЛИНУ

Дождь убаюкивает боль.
Под ливни опускающихся ставень
Сплю. Вздрагивающих асфальтов вдоль
Копыта — как рукоплесканья.

Поздравствовалось — и слилось.
В оставленности златозарной
Над сказочнейшим из сиротств
Вы смилостивились, казармы!

10 июля 1922


* * *

Светло-серебряная цвель
Над зарослями и бассейнами.
И занавес дохнёт — и в щель
Колеблющийся и рассеянный

Свет... Падающая вода
Чадры. (Не прикажу — не двинешься!)
Так пэри к спящим иногда
Прокрадываются в любимицы.

Ибо не ведающим лет
 —  Спи! — головокруженье нравится.
Не вычитав моих примет,
Спи, нежное мое неравенство!

Спи. — Вымыслом останусь, лба
Разглаживающим неровности.
Так Музы к смертным иногда
Напрашиваются в любовницы.

16 июля 1922


СИВИЛЛА

1

Сивилла: выжжена, сивилла: ствол.
Все птицы вымерли, но Бог вошел.

Сивилла: выпита, сивилла: сушь.
Все жилы высохли: ревностен муж!

Сивилла: выбыла, сивилла: зев
Доли и гибели! — Древо меж дев.

Державным деревом в лесу нагом  — 
Сначала деревом шумел огонь.

Потом, под веками — в разбег, врасплох,
Сухими реками взметнулся Бог.

И вдруг, отчаявшись искать извне:
Сердцем и голосом упав: во мне!

Сивилла: вещая! Сивилла: свод!
Так Благовещенье свершилось в тот

Час не стареющий, так в седость трав
Бренная девственность, пещерой став

Дивному голосу...
                 —  так в звездный вихрь
Сивилла: выбывшая из живых.

5 августа 1922


2

Каменной глыбой серой,
С веком порвав родство.
Тело твое — пещера
Голоса твоего.

Недрами — в ночь, сквозь слепость
Век, слепотой бойниц.
Глухонемая крепость
Над пестротою жниц.

Кутают ливни плечи
В плащ, плесневеет гриб.
Тысячелетья плещут
У столбняковых глыб.

Горе горе! Под толщей
Век, в прозорливых тьмах — 
Глиняные осколки
Царств и дорожный прах

Битв...

6 августа 1922


3

СИВИЛЛА — МЛАДЕНЦУ:*

К Груди моей,
Младенец, льни:
Рождение — паденье в дни.

С заоблачных нигдешних скал,
Младенец мой,
Как низко пал!
Ты духом был, ты прахом стал.


Плачь, маленький, о них и нас:
Рождение — паденье в час!

Плачь, маленький, и впредь, и вновь:
Рождение — паденье в кровь,

И в прах,
И в час...

Где зарева его чудес?
Плачь, маленький: рожденье в вес!

Где залежи его щедрот?
Плачь, маленький: рожденье в счет,

И в кровь,
И в пот...

Но встанешь! То, что в мире смертью
Названо — паденье в твердь.

Но узришь! То, что в мире — век
Смежение — рожденье в свет.

Из днесь  — 
В навек.

Смерть, маленький, не спать, а встать,
Не спать, а вспять.

Вплавь, маленький! Уже ступень
Оставлена...
         —  Восстанье в день.

17 мая 1923

------------------------
* Стихотворение перенесено сюда из будущего, по внутренней
принадлежности (примеч. М. Цветаевой),


* * *

Но тесна вдвоем
Даже радость утр.
Оттолкнувшись лбом
И подавшись внутрь,


(Ибо странник — Дух,
И идет один),
До начальных глин
Потупляя слух  — 

Над источником,
Слушай-слушай, Адам,
Что проточные
Жилы рек — берегам:

 — Ты и путь и цель,
Ты и след и дом.
Никаких земель
Не открыть вдвоем.

В горний лагерь лбов
Ты и мост и взрыв.
(Самовластен — Бог
И меж всех ревнив).

Над источником
Слушай-слушай, Адам,
Что проточные
Жилы рек — берегам:

 —  Берегись слуги,
Дабы в отчий дом
В гордый час трубы
Не предстать рабом.

Берегись жены,
Дабы, сбросив прах,
В голый час трубы
Не предстать в перстнях.

Над источником
Слушай-слушай, Адам,
Что проточные
Жилы рек — берегам:

 — Берегись! Не строй
На родстве высот.
(Ибо крепче —  той
В нашем сердце — тот

Говорю, не льстись
На орла, — скорбит
Об упавшем ввысь
По сей день — Давид!

Над источником
Слушай-слушай, Адам,
Что проточные
Жилы рек — берегам:

 — Берегись могил:
Голодней блудниц!
Мертвый был и сгнил:
Берегись гробниц!

От вчерашних правд
В доме — смрад и хлам.
Даже самый прах
Подари ветрам!

Над источником
Слушай-слушай, Адам,
Что проточные
Жилы рек — берегам:

 —  Берегись...

8 августа 1922


* * *

Леты подводный свет,
Красного сердца риф.
Застолбенел ланцет,
Певчее горло вскрыв:

Не раскаленность жерл,
Не распаленность скверн -
Нерастворенный перл
В горечи певчих горл.

Горе горе! Граним,
Плавим и мрем — вотще.
Ибо нерастворим
В голосовом луче

Жемчуг...
     Железом в хрип,
Тысячей пил и свёрл — 
Неизвлеченный шип
В горечи певчих горл.

11 августа 1922


ДЕРЕВЬЯ

        (Моему чешскому другу,
        Анне Антоновне Тесковой)

1

В смертных изверясь,
Зачароваться не тщусь.
В старческий вереск,
В среброскользящую сушь,

 —  Пусть моей тени
Славу трубят трубачи!  — 
В вереск-потери,
В вереск-сухие ручьи.

Старческий вереск!
Голого камня нарост!
Удостоверясь
В тождестве наших сиротств,

Сняв и отринув
Клочья последней парчи — 
В вереск-руины,
В вереск-сухие ручьи.

Жизнь: двоедушье
Дружб и удушье уродств.
Седью и сушью,
(Ибо вожатый — суров),

Ввысь, где рябина
Краше Давида-Царя!
В вереск-седины,
В вереск-сухие моря.

5 сентября 1922


2


Когда обидой — опилась
Душа разгневанная,
Когда семижды зареклась
Сражаться с демонами  — 

Не с теми, ливнями огней
В бездну нисхлестнутыми:
С земными низостями дней,
С людскими косностями-

Деревья! К вам иду! Спастись
От рёва рыночного!
Вашими вымахами ввысь
Как сердце выдышано!

Дуб богоборческий! В бои
Всем корнем шествующий!
Ивы-провидицы мои!
Березы-девственницы!

Вяз — яростный Авессалом,
На пытке вздыбленная
Сосна — ты, уст моих псалом:
Горечь рябиновая...

К вам! В живоплещущую ртуть
Листвы — пусть рушащейся!
Впервые руки распахнуть!
Забросить рукописи!

Зеленых отсветов рои...
Как в руки — плещущие...
Простоволосые мои,
Мои трепещущие!

8 сентября 1922


3

Купальщицами, в легкий круг
Сбитыми, стаей
Нимф-охранительниц — и вдруг,
Гривы взметая

В закинутости лбов и рук,
 —  Свиток развитый!  — 
В пляске кончающейся вдруг
Взмахом защиты  — 

Длинную руку на бедро.
Вытянув выю...
Березовое серебро,
Ручьи живые!

9 сентября 1922


4

Други! Братственный сонм!
Вы, чьим взмахом сметен
След обиды земной.
Лес! — Элизиум мой!

В громком таборе дружб
Собутыльница душ
Кончу, трезвость избрав,
День — в тишайшем из братств.

Ах, с топочущих стогн
В легкий жертвенный огнь
Рощ! В великий покой
Мхов! В струение хвой...

Древа вещая весть!
Лес, вещающий: Есть
Здесь, над сбродом кривизн  — 
Совершенная жизнь:

Где ни рабств, ни уродств,
Там, где всё во весь рост,
Там, где правда видней:
По ту сторону дней...

17 сентября 1922


5

Беглецы? — Вестовые?
Отзовись, коль живые!
Чернецы верховые,
В чащах Бога узрев?

Сколько мчащих сандалий!
Сколько пышущих зданий!
Сколько гончих и ланей — 
В убеганье дерев!

Лес! Ты нынче — наездник!
То, что люди болезнью
Называют: последней
Судорогою древес — 

Это — в платье просторном
Отрок, нектаром вскормлен.
Это — сразу и с корнем
Ввысь сорвавшийся лес!

Нет, иное: не хлопья  — 
В сухолистом потопе!
Вижу: опрометь копий,
Слышу: рокот кровей!

И в разверстой хламиде
Пролетая — кто видел?!  — 
То Саул за Давидом:
Смуглой смертью своей!

3 сентября 1922


6

Не краской, не кистью!
Свет — царство его, ибо сед.
Ложь — красные листья:
Здесь свет, попирающий цвет.

Цвет, попранный светом.
Свет — цвету пятою на грудь.
Не в этом, не в этом
ли: тайна, и сила и суть

Осеннего леса?
Над тихою заводью дней
Как будто завеса
Рванулась — и грозно за ней...

Как будто бы сына
Цровидишь сквозь ризу разлук -
Слова: Палестина
Встают, и Элизиум вдруг...

Струенье... Сквоженье...
Сквозь трепетов мелкую вязь-
Свет, смерти блаженнее
И — обрывается связь.

================

Осенняя седость.
Ты, Гётевский апофеоз!
Здесь многое спелось,
А больше еще — расплелось.

Так светят седины:
Так древние главы семьи — 
Последнего сына,
Последнейшего из семи — 

В последние двери — 
Простертым свечением рук...
(Я краске не верю!
Здесь пурпур — последний из слуг!)

...Уже и не светом:
Каким-то свеченьем светясь...
Не в этом, не в этом
ли — и обрывается связь.

=================

Так светят пустыни.
И — больше сказав, чем могла:
Пески Палестины,
Элизиума купола...

8-9 сентября 1922


7

Та, что без видения спала — 
Вздрогнула и встала.
В строгой постепенности псалма,
Зрительною скалой — 

Сонмы просыпающихся тел:
Руки! — Руки! — Руки!
Словно воинство под градом стрел,
Спелое для муки.

Свитки рассыпающихся в прах
Риз, сквозных как сети.
Руки, прикрывающие пах,
(Девственниц!) — и плети

Старческих, не знающих стыда...
Отроческих — птицы!
Конницею на трубу суда!
Стан по поясницу

Выпростав из гробовых пелен — 
Взлет седобородый:
Есмь! — Переселенье! — Легион!
Целые народы

Выходцев! — На милость и на гнев!
Види! — Буди! — Вспомни!
...Несколько взбегающих дерев
Вечером, на всхолмье.

12 сентября 1922


8

Кто-то едет — к смертной победе.
У деревьев — жесты трагедий.
Иудеи — жертвенный танец!
У деревьев — трепеты таинств.

Это — заговор против века:
Веса, счета, времени, дроби.
Се — разодранная завеса:
У деревьев — жесты надгробий...

Кто-то едет. Небо — как въезд.
У деревьев — жесты торжеств.

7 мая 1923


9

Каким наитием,
Какими истинами,
О чем шумите вы,
Разливы лиственные?

Какой неистовой
Сивиллы таинствами — 
О чем шумите вы,
О чем беспамятствуете?

Что в вашем веяньи?
Но знаю — лечите
Обиду Времени — 
Прохладой Вечности.

Но юным гением
Восстав — порочите
Ложь лицезрения
Перстом заочности.

Чтоб вновь, как некогда,
Земля — казалась нам.
Чтобы под веками
Свершались замыслы.

Чтобы монетами
Чудес — не чваниться!
Чтобы под веками
Свершались таинства!

И прочь от прочности!
И прочь от срочности!
В поток! — В пророчества
Речами косвенными...

Листва ли — листьями?
Сивилла ль — выстонала?
...Лавины лиственные,
Руины лиственные...

9 мая 1923
--------------
Два последних стихотворения перенесены сюда из будущего по
ней принадлежности (примеч. М. Цветаевой).


* * *

Золото моих волос
Тихо переходит в седость.
 —  Не жалейте! Всё сбылось,
Всё в груди слилось и спелось.

Спелось — как вся даль слилась
В стонущей трубе окраины.
Господи! Душа сбылась:
Умысел твой самый тайный.

=================

Несгорающую соль
Дум моих — ужели пепел
Фениксов отдам за смоль
Временных великолепий?

Да и ты посеребрел,
Спутник мой! К громам и дымам,
К молодым сединам дел — 
Дум моих причти седины.

Горделивый златоцвет,
Роскошью своей не чванствуй:
Молодым сединам бед
Лавр пристал — и дуб гражданский.

Между 17 и 23 сентября 1922


ЗАВОДСКИЕ

1

Стоят в чернорабочей хмури
Закопченные корпуса.
Над копотью взметают кудри
Растроганные небеса.

В надышанную сирость чайной
Картуз засаленный бредет.

Последняя труба окраины
О праведности вопиет.

Труба! Труба! Лбов искаженных
Последнее: еще мы тут!
Какая на-смерть осужденность
В той жалобе последних труб!

Как в вашу бархатную сытость
Вгрызается их жалкий вой!
Какая заживо-зарытость
И выведенность на убой!

А Бог? — По самый лоб закурен,
Не вступится! Напрасно ждем!
Над койками больниц и тюрем
Он гвоздиками пригвожден.

Истерзанность! Живое мясо!
И было так и будет — до
Скончания.
         —  Всем песням насыпь,
И всех отчаяний гнездо:

Завод! Завод! Ибо зовется
Заводом этот черный взлет.
К отчаянью трубы заводской
Прислушайтесь — ибо зовет

Завод. И никакой посредник
Уж не послужит вам тогда,
Когда над городом последним
Взревет последняя труба.

23 сентября 1922


2

Книгу вечности на людских устах
Не вотще листав  — 
У последней, последней из всех застав,
Где начало трав

И начало правды... На камень сев,
Птичьим стаям вслед...
Ту последнюю — дальнюю — дальше всех
Дальних — дольше всех...

Далечайшую...
           Говорит: приду!
И еще: в гробу!
Труднодышащую — наших дел судью
И рабу — трубу.

Что над городом утвержденных зверств,
Прокаженных детств,
В дымном олове — как позорный шест
Поднята, как перст.

Голос шахт и подвалов,
 —  Лбов на чахлом стебле!  — 
Голос сирых и малых,
Злых — и правых во зле:

Всех прокопченных, коих
Чёрт за корку купил!
Голос стоек и коек,
Рычагов и стропил.

Кому — нету отбросов!
Сам — последний ошмёт!
Голос всех безголосых
Под бичом твоим, — Тот!

Погребов твоих щебет,
Где растут без луча.
Кому нету отребьев:
Сам — с чужого плеча!

Шевельнуться не смеет.
Родился — и лежи!
Голос маленьких швеек
В проливные дожди.

Черных прачешен кашель,
Вшивой ревности зуд.
Крик, что кровью окрашен:
Там, где любят и бьют...

Голос, бьющийся в прахе
Лбом — о кротость Твою,
(Гордецов без рубахи
Голос — свой узнаю!)

Еженощная ода
Красоте твоей, твердь!
Всех — кто с черного хода
В жизнь, и шепотом в см

У последней, последней из всех застав,
Там, где каждый прав — 
Ибо все бесправны — на камень встав,
В плеске первых трав...

И навстречу, с безвестной
Башни — в каторжный вой:
Голос правды небесной
Против правды земной.

26 сентября 1922


* * *

Это пеплы сокровищ:
Утрат, обид.
Это пеплы, пред коими
В прах — гранит.

Голубь голый и светлый,
Не живущий четой.
Соломоновы пеплы
Над великой тщетой.

Беззакатного времени
Грозный мел.
Значит Бог в мои двери  — 
Раз дом сгорел!

Не удушенный в хламе,
Снам и дням господин,
Как отвесное пламя
Дух — из ранних седин!

И не вы меня предали,
Годы, в тыл!
Эта седость — победа
Бессмертных сил.

27 сентября 1922

[
* * *

А любовь? Для подпаска
В руки бьющего снизу.
Трехсекундная встряска
На горах Парадиза.

Эти ады и рай,

Эти взлеты и бездны-
Только бренные сваи
В легкой сцепке железной.

- Накаталась! — Мгновенья
Зубы стиснув — за годы,
В сновиденном паденье
Сердца — вглубь пищевода.

Юным школьникам — басни!
Мы ж за оду, в которой
Высь — не на смех, а на смерть:
Настоящие горы!

29 сентября 1922

]

* * *

Спаси Господи, дым!
- Дым-то, Бог с ним! А главное — сырость!
С тем же страхом, с каким
Переезжают с квартиры:

С той же лампою-вплоть,  — 
Лампой нищенств, студенчеств, окраин.
Хоть бы деревце хоть
Для детей! — И каков-то хозяин?

И не слишком ли строг
Тот, в монистах, в монетах, в туманах,
Непреклонный как рок
Перед судорогою карманов.

И каков-то сосед?
Хорошо б холостой, да потише!
Тоже сладости нет
В том-то в старом — да нами надышан

Дом, пропитан насквозь!
Нашей затхлости запах! Как с ватой
В ухе — спелось, сжилось!
Не чужими: своими захватан!

Стар-то стар, сгнил-то сгнил,
А всё мил... А уж тут: номера ведь!
Как рождаются в мир
Я не знаю: но так умирают.

30 сентября 1922


ХВАЛА БОГАТЫМ

И засим, упредив заране,
Что меж мной и тобою — мили!
Что себя причисляю к рвани,
Что честно мое место в мире:

Под колесами всех излишеств:
Стол уродов, калек, горбатых...
И засим, с колокольной крыши
Объявляю: люблю богатых!

За их корень, гнилой и шаткий,
С колыбели растящий рану,
За растерянную повадку
Из кармана и вновь к карману.

За тишайшую просьбу уст их,
Исполняемую как окрик.
И за то, что их в рай не впустят,
И за то, что в глаза не смотрят.

За их тайны — всегда с нарочным!
За их страсти — всегда с рассыльным!
За навязанные им ночи,
(И целуют и пьют насильно!)

И за то, что в учетах, в скуках,
В позолотах, в зевотах, в ватах,
Вот меня, наглеца, не купят  — 
Подтверждаю: люблю богатых!

А еще, несмотря на бритость,
Сытость, питость (моргну — и трачу!)
За какую-то — вдруг — побитость,
За какой-то их взгляд собачий

Сомневающийся...
               —  не стержень
ли к нулям? Не шалят ли гири?
И за то, что меж всех отверженств
Нет — такого сиротства в мире!

Есть такая дурная басня:
Как верблюды в иглу пролезли.
...За их взгляд, изумленный на-смерть,
Извиняющийся в болезни,

Как в банкротстве... "Ссудил бы... Рад бы -
Да"...
       За тихое, с уст зажатых:
"По каратам считал, я — брат был"...
Присягаю: люблю богатых!

30 сентября 1922


БОГ

1

Лицо без обличия.
Строгость. — Прелесть.
Всё ризы делившие
В тебе спелись.

Листвою опавшею,
Щебнем рыхлым.
Всё криком кричавшие
В тебе стихли.

Победа над ржавчиной-
Кровью — сталью.
Всё навзничь лежавшие
В тебе встали.

1 сентября 1922


2

Нищих и горлиц
Сирый распев.
То не твои ли
Ризы простерлись
В беге дерев?

Рощ, перелесков.

Книги и храмы
Людям отдав — взвился.
Тайной охраной
Хвойные мчат леса:

- Скроем! — Не выдадим!

Следом гусиным
Землю на сон крестил.
Даже осиной
Мчал — и ее простил:
Даже за сына!

Нищие пели:
 —  Темен, ох темен лес!
Нищие пели:
 —  Сброшен последний крест!
Бог из церквей воскрес!

4 сентября 1922


3

О, его не привяжете
К вашим знакам и тяжестям!
Он в малейшую скважинку,
Как стройнейший гимнаст...

Разводными мостами и
Перелетными стаями,
Телеграфными сваями
Бог — уходит от нас.

О, его не приучите
К пребыванью и к участи!
В чувств оседлой распутице
Он — седой ледоход.

О, его не догоните!
В домовитом поддоннике
Бог — ручною бегонией
На окне не цветет!

Все под кровлею сводчатой
Ждали зова и зодчего.
И поэты и летчики — 
Всё отчаивались.

Ибо бег он — и движется.
Ибо звездная книжища
Вся: от Аз и до Ижицы,  — 
След плаща его лишь!

5 сентября 1922


* * *

Так, заживо раздав,
Поровну, без обиды,
Пользующийся — прав.

Шагом Семирамиды,
Спускающейся в пруд
Лестницей трав несмятых,
И знающей, что ждут
Ризы — прекрасней снятых

По выходе из вод...

7 сентября 1922


РАССВЕТ НА РЕЛЬСАХ

Покамест день не встал
С его страстями стравленными,
Из сырости и шпал
Россию восстанавливаю.

Из сырости — и свай,
Из сырости — и серости.
Покамест день не встал
И не вмешался стрелочник.

Туман еще щадит,
Еще в холсты запахнутый
Спит ломовой гранит,
Полей не видно шахматных...

Из сырости — и стай...
Еще вестями шалыми
Лжет вороная сталь — 
Еще Москва за шпалами!

Так, под упорством глаз  — 
Владением бесплотнейшим
Какая разлилась
Россия — в три полотнища!

И — шире раскручу!
Невидимыми рельсами
По сырости пущу
Вагоны с погорельцами:

С пропавшими навек
Для Бога и людей!
(Знак: сорок человек
И восемь лошадей).

Так, посредине шпал,
Где даль шлагбаумом выросла,
Из сырости и шпал,
Из сырости — и сирости,

Покамест день не встал
С его страстями стравленными -
Во всю горизонталь
Россию восстанавливаю!

Без низости, без лжи:
Даль — да две рельсы синие...
Эй, вот она! — Держи!
По линиям, по линиям...

12 сентября 1922


* * *

В сиром воздухе загробном
Перелетный рейс...
Сирой проволоки вздроги,
Повороты рельс...

Точно жизнь мою угнали
По стальной версте — 
В сиром мороке — две дали..
(Поклонись Москве!)

Точно жизнь мою убили.
Из последних жил
В сиром мороке в две жилы
Истекает жизнь.

28 сентября 1922






Проект: «Мир Марины Цветаевой». Координатор проекта: Ф. Левичев, 1999—2000.
Редактор раздела: Владимир Антропов.
© Дизайн: FTdesign, 2000.