«1917»

* * *

Так, одним из легких вечеров,
Без принятия Святых Даров,
 — Не хлебнув из доброго ковша!  — 
Отлетит к тебе моя душа.
Красною причастной теплотой
Целый мир мне был горячий твой.
Мне ль дары твои вкушать из рук
Раззолоченных, неверных слуг?

Ртам и розам — разве помнит счет
Взгляд <бессонный> мой и грустный рот?
 — Радостна, невинна и тепла
Благодать твоя в меня текла.

Так, тихонько отведя потир,
Отлетит моя душа в эфир  — 
Чтоб вечерней славе облаков
Причастил ее вечерний ковш.

1 января 1917


* * *

Мне ль, которой ничего не надо,
Кроме жаркого чужого взгляда,
Да янтарной кисти винограда,  — 
Мне ль, заласканной до тла и всласть,
Жаловаться на тебя, о страсть!

Все же в час как леденеет твердь
Я мечтаю о тебе, о смерть,
О твоей прохладной благодати — 
Как мечтает о своей кровати
Человек, уставший от объятий.

7 января 1917


* * *

День идет.
Гасит огни.

Где — то взревел за рекою гудок фабричный.
Первый
Колокол бьет.
              Ох!
Бог, прости меня за него, за нее,
                                 за всех!

8 января 1917


* * *

Мировое началось во мгле кочевье:
Это бродят по ночной земле — деревья,
Это бродят золотым вином — грозди,
Это странствуют из дома в дом — звезды,
Это реки начинают путь — вспять!
И мне хочется к тебе на грудь — спать.

14 января 1917


* * *

Только закрою горячие веки
Райские розы, райские реки...

Где — то далече,
Как в забытьи,
Нежные речи
Райской змеи.

И узнаю,
Грустная Ева,
Царское древо
В круглом раю.

20 января 1917


* * *

Милые спутники, делившие с нами ночлег!
Версты, и версты, и версты, и черствый хлеб...

Рокот цыганских телег,
Вспять убегающих рек — 
Рокот...

Ах, на цыганской, на райской, на ранней заре
Помните жаркое ржанье и степь в серебре?
Синий дымок на горе,
И о цыганском царе — 
Песню...

В черную полночь, под пологом древних ветвей,
Мы вам дарили прекрасных — как ночь — сыновей.
Нищих — как ночь — сыновей...
И рокотал соловей — 
Славу...

Не удержали вас, спутники чудной поры,
Нищие неги и нищие наши пиры.
Жарко пылали костры,
Падали к нам на ковры  — 
Звезды...

29 января 1917


* * *

У камина, у камина
Ночи коротаю.
Все качаю и качаю
Маленького сына.

Лучше бы тебе по Нилу
Плыть, дитя, в корзине!
Позабыл отец твой милый
О прекрасном сыне.

Царский сон оберегая,
Затекли колена.
Ночь была... И ночь другая
Ей пришла на смену.

Так Агарь в своей пустыне
Шепчет Измаилу:
"Позабыл отец твой милый
О прекрасном сыне!"

Дорастешь, царек сердечный,
До отцовской славы,
И поймешь: недолговечны
Царские забавы!

И другая, в час унылый
Скажет у камина:
"Позабыл отец твой милый
О прекрасном сыне!"

2 февраля 1917. Сретение


* * *

Август — астры,
Август — звезды,
Август — грозди
Винограда и рябины
Ржавой — август!

Полновесным, благосклонным
Яблоком своим имперским,
Как дитя, играешь, август.
Как ладонью, гладишь сердце
Именем своим имперским:
Август! — Сердце!

Месяц поздних поцелуев,
Поздних роз и молний поздних!
Ливней звездных
Август! — Месяц
Ливней звездных!

7 февраля 1917



ДОН-ЖУАН

1

На заре морозной
Под шестой березой
За углом у церкви
Ждите, Дон — Жуан!

Но, увы, клянусь вам
Женихом и жизнью,
Что в моей отчизне
Негде целовать!

Нет у нас фонтанов,
И замерз колодец,
А у богородиц — 
Строгие глаза.

И чтобы не слышать
Пустяков — красоткам,
Есть у нас презвонкий
Колокольный звон.

Так вот и жила бы,
Да боюсь — состарюсь,
Да и вам, красавец,
Край мой не к лицу.

Ах, в дохе медвежьей
И узнать вас трудно,
Если бы не губы
Ваши, Дон — Жуан!

19 февраля 1917

2

Долго на заре туманной
Плакала метель.
Уложили Дон — Жуана
В снежную постель.

Ни гремучего фонтана,
Ни горячих звёзд...
На груди у Дон — Жуана
Православный крест.

Чтобы ночь тебе светлее
Вечная — была,
Я тебе севильский веер,
Черный, принесла.

Чтобы видел ты воочью
Женскую красу,
Я тебе сегодня ночью
Сердце принесу.

А пока — спокойно спите!..
Из далеких стран
Вы пришли ко мне. Ваш список
Полон, Дон — Жуан!

19 февраля 1917

3

После стольких роз, городов и тостов  — 
Ах, ужель не лень
Вам любить меня? Вы — почти что остов,
Я — почти что тень.

И зачем мне знать, что к небесным силам
Вам взывать пришлось?
И зачем мне знать, что пахнуло — Нилом
От моих волос?

Нет, уж лучше я расскажу Вам сказку:
Был тогда — январь.
Кто-то бросил розу. Монах под маской
Проносил фонарь.

Чей — то пьяный голос молил и злился
У соборных стен.
В этот самый час Дон — Жуан Кастильский
Повстречал — Кармен.

22 февраля 1917


4

Ровно — полночь.
Луна — как ястреб.
 — Что — глядишь?
 — Так — гляжу!

 — Нравлюсь? — Нет.
 — Узнаёшь? — Быть может.
 — Дон-Жуан я.
 — А я — Кармен.

22 февраля 1917

5

И была у Дон-Жуана — шпага,
И была у Дон-Жуана — Донна Анна.
Вот и всё, что люди мне сказали
О прекрасном, о несчастном Дон-Жуане.

Но сегодня я была умна:
Ровно в полночь вышла на дорогу,
Кто-то шел со мною в ногу,
Называя имена.

И белел в тумане посох странный...
 — Не было у Дон-Жуана — Донны Анны!

14 мая 1917

6

И падает шелковый пояс
К ногам его — райской змеей...
А мне говорят — успокоюсь
Когда-нибудь, там, под землей.

Я вижу надменный и старый
Свой профиль на белой парче.
А где-то — гитаны — гитары  — 
И юноши в черном плаще.

И кто-то, под маскою кроясь:
 — Узнайте! — Не знаю. — Узнай!
И падает шелковый пояс
На площади — круглой, как рай.

14 мая 1917

7

И разжигая во встречном взоре
Печаль и блуд,
Проходишь городом — зверски — черен,
Небесно-худ.

Томленьем застланы, как туманом,
Глаза твои.
В петлице — роза, по всем карманам  — 
Слова любви!

Да, да. Под вой ресторанной скрипки
Твой слышу — зов.
Я посылаю тебе улыбку,
Король воров!

И узнаю, раскрывая крылья  — 
Тот самый взгляд,

Каким глядел на меня в Кастилье  — 
Твой старший брат.

8 июня 1917


* * *

И сказал Господь:
 — Молодая плоть,
Встань!

И вздохнула плоть:
 — Не мешай. Господь,
Спать.

Хочет только мира
Дочь Иаира.  — 

И сказал Господь:
 — Спи.

Март 1917


* * *

Уж и лед сошел, и сады в цвету.
Богородица говорит сынку:
 — Не сходить ли, сынок, сегодня мне
В преисподнюю?

Что за грех такой?
Видишь, и день какой!
Пусть хоть нынче они не злобятся
В мой субботний день, Богородицын!

Повязала Богородица — белый плат:
 — Ну, смотри, — ей молвил сын. — Ты ответчица!
Увязала Богородица — целый сад
Райских розанов — в узелочке — через плечи

И идет себе,
И смеется вслух.
А навстречу ей
Реет белый пух
С вишен, с яблонь...

(Не окончено. Жаль). Март 1917

* * *

Над церковкой — голубые облака,
Крик вороний...

И проходят — цвета пепла и песка  — 
Революционные войска.
Ох ты барская, ты царская моя тоска!

Нету лиц у них и нет имен,  — 
Песен нету!

Заблудился ты, кремлевский звон,
В этом ветреном лесу знамен.
Помолись, Москва, ложись, Москва, на вечный сон!

Москва, 2 марта 1917


ЦАРЮ — НА ПАСХУ


Настежь, настежь
Царские врата!
Сгасла, схлынула чернота.
Чистым жаром
Горит алтарь.
 — Христос Воскресе,
Вчерашний царь!

Пал без славы
Орел двуглавый.
 — Царь! — Вы были неправы.

Помянет потомство
Еще не раз — 
Византийское вероломство
Ваших ясных глаз.

Ваши судьи  — 
Гроза и вал!
Царь! Не люди  — 
Вас Бог взыскал.

Но нынче Пасха
По всей стране,
Спокойно спите
В своем Селе,
Не видьте красных
Знамен во сне.

Царь! — Потомки
И предки — сон.
Есть — котомка,
Коль отнят — трон.

Москва, 2 апреля 1917,
первый день Пасхи

* * *

За Отрока — за Голубя — за Сына,
За царевича младого Алексия
Помолись, церковная Россия!

Очи ангельские вытри,
Вспомяни, как пал на плиты
Голубь углицкий — Димитрий.

Ласковая ты, Россия, матерь!
Ах, ужели у тебя не хватит
На него — любовной благодати?

Грех отцовский не карай на сыне.
Сохрани, крестьянская Россия,
Царскосельского ягненка — Алексия!

4 апреля 1917,
третий день Пасхи


* * *

Во имя Отца и Сына и Святого Духа
Отпускаю ныне
Дорогого друга
Из прекрасной пустыни — в мир.

Научила я друга — как день встает,
Как трава растет,
И как ночь идет,
И как смерть идет,
И как звезды ходят из дома в дом  — 
Будет друг царем!

А как друг пошел — полегла трава
Как под злой косой,
Зашатались черные дерева,
Пал туман густой...

 — Мы одни с тобой,
Голубь, дух святой!

9 апреля 1917


* * *

Чуть светает  — 
Спешит, сбегается
Мышиной стаей
На звон колокольный
Москва подпольная.

Покидают норы  — 
Старухи, воры.
Ведут разговоры.

Свечи горят.
Сходит Дух
На малых ребят,
На полоумных старух.
В полумраке,
Нехотя, кое-как
Бормочет дьяк.

Из черной тряпицы
Выползают на свет Божий
Гроши нищие,
Гроши острожные,
Потом и кровью добытые
Гроши вдовьи,
Про черный день
Да на помин души
Отложенные.

Так, на рассвете,
Ставят свечи,
Вынимают просфоры  — 
Старухи, воры:
За живот, за здравие
Раба Божьего — Николая.

Так, на рассвете,
Темный свой пир
Справляет подполье.

10 апреля 1917

* * *

А всё же спорить и петь устанет
И этот рот!
А всё же время меня обманет
И сон — придет.

И лягу тихо, смежу ресницы,
Смежу ресницы.
И лягу тихо, и будут сниться
Деревья и птицы.

12 апреля 1917

СТЕНЬКА РАЗИН

1 

Ветры спать ушли — с золотой зарей,
Ночь подходит — каменною горой,
И с своей княжною из жарких стран
Отдыхает бешеный атаман.

Молодые плечи в охапку сгреб,
Да заслушался, запрокинув лоб,
Как гремит над жарким его шатром
Соловьиный гром.

22 апреля 1917

2

А над Волгой — ночь,
А над Волгой — сон.
Расстелили ковры узорные,
И возлег на них атаман с княжной
Персиянкою — Брови Черные.

И не видно звезд, и не слышно волн,
Только весла да темь кромешная!
И уносит в ночь атаманов чёлн
Персиянскую душу грешную.

И услышала
Ночь — такую речь:
 — Аль не хочешь, что ль,
Потеснее лечь?
Ты меж наших баб  — 
Что жемчужинка!
Аль уж страшен так?
Я твой вечный раб,
Персияночка!
Полоняночка!

==========

А она — брови насупила,
Брови длинные.
А она — очи потупила
Персиянские.
И из уст ее  — 
Только вздох один.
 — Джаль — Эддин!

===========

А над Волгой — заря румяная,
А над Волгой — рай.
И грохочет ватага пьяная:
 — Атаман, вставай!

Належался с басурманскою собакою!
Вишь, глаза — то у красавицы наплаканы!

А она — что смерть,
Рот закушен в кровь.  — 
Так и ходит атаманова крутая бровь.

 — Не поладила ты с нашею постелью,
Так поладь, собака, с нашею купелью!

В небе-то — ясно,
Темно — на дне.
Красный один
Башмачок на корме.

И стоит Степан — ровно грозный дуб,
Побелел Степан — аж до самых губ.
Закачался, зашатался. — Ох, томно!
Поддержите, нехристи, — в очах темно!

Вот и вся тебе персияночка,
Полоняночка.

25 апреля 1917

3

(СОН РАЗИНА)

И снится Разину — сон:
Словно плачется болотная цапля.
И снится Разину — звон:
Ровно капельки серебряные каплют.

И снится Разину дно:
Цветами — что плат ковровый.
И снится лицо одно  — 
Забытое, чернобровое.

Сидит, ровно Божья мать,
Да жемчуг на нитку нижет.
И хочет он ей сказать,
Да только губами движет...

Сдавило дыханье — аж
Стеклянный, в груди, осколок.
И ходит, как сонный страж,
Стеклянный — меж ними — полог.

===============

Рулевой зарею правил
Вниз по Волге — реке.
Ты зачем меня оставил
Об одном башмачке?

Кто красавицу захочет
В башмачке одном?
Я приду к тебе, дружочек,
За другим башмачком!

И звенят — звенят, звенят — звенят запястья:
 — Затонуло ты, Степанове счастье!

8 мая 1917


* * *

Так и буду лежать, лежать
Восковая, да ледяная, да скорченная.
Так и будут шептать, шептать:
 — Ох, шальная! ох, чумная! ох, порченная!

А монашки-то вздыхать, вздыхать,
А монашки-то — читать, читать:
 — Святый Боже! Святый Боже! Святый Крепкий!

Не помилует, монашки, — ложь!
Захочу — хвать нож!
Захочу — и гроб в щепки!
Да нет — не Хочу — 
Молчу.

Я тебе, дружок,
Я слово скажу:
Кому — вверху гулять,
Кому — внизу лежать.

Хочешь — целуй
В желтый лоб,
А не хочешь — так
Заколотят в гроб.

Дело такое:
Стала умна.
Вот оттого я
Ликом темна.

2 мая 1917

* * *

 — Что же! Коли кинут жребий
Будь, любовь!
В грозовом — безумном! — небе  — 
Лед и кровь.

Жду тебя сегодня ночью
После двух:
В час, когда во мне рокочут
Кровь и дух.

13 мая 1917


ГАДАНЬЕ

1

В очи взглянула
Тускло и грозно.
Где-то ответил — гром.
 — Ох, молодая!
Дай погадаю
О земном талане твоем.

Синие тучи свились в воронку.
Где-то гремит, — гремят!
Ворожея в моего ребенка
Сонный вперила взгляд.
 — Что же нам скажешь?
 — Всё без обману.
 — Мне уже поздно,
Ей еще рано...
 — Ох, придержи язык, красота!
Что до поры говорить: не верю!  — 
И распахнула карточный веер
Черная — вся в серебре — рука.

 — Речью дерзка,
Нравом проста,
Щедро живешь,
Красоты не копишь.
В ложке воды тебя — ох — потопит
Злой человек.

Скоро в ночи тебе путь нежданный.
Линии мало,
Мало талану.  — 
Позолоти!

И вырастает с ударом грома
Черный — на черном — туз.

19 мая 1917

2

Как перед царями да князьями стены падают -
Отпади, тоска — печаль — кручина,
С молодой рабы моей Марины,
Верноподданной.

Прошуми весеннею водою
Над моей рабою
Молодою.

(Кинь-ка в воду обручальное кольцо,
Покатай по белой грудке — яйцо!)

От бессонницы, от речи сладкой,
От змеи, от лихорадки,
От подружкина совета,
От лихого человека,
От младых друзей,
От чужих князей  — 
Заклинаю государыню-княгиню,
Молодую мою, верную рабыню.

(Наклони лицо,
Расколи яйцо!)

Да растут ее чертоги  — 
Выше снежных круч,
Да бегут ее дороги  — 
Выше синих туч,

Да поклонятся ей в ноги
Все князья земли,  — 
Да звенят в ее кошёлке
Золотые рубли.

Ржа — с ножа,
С тебя, госпожа, — 
Тоска!

21 мая 1917


3

Голос — сладкий для слуха,
Только взглянешь — светло.
Мне что? — Я старуха,
Мое время прошло.

Только солнышко скроется,
Да падет темнота,
Выходи ты под Троицу
Без Христа — без креста.

Пусть несут тебя ноженьки
Не к дружку твоему:
Непроезжей дороженькой  — 
В непроглядную тьму.

Да сними — не забудь же  — 
Образочек с груди.
А придешь на распутье,
К земле припади.

Позовет тебя глухо,
Ты откликнись — светло...
 — Мне что? — Я старуха,
Мое время прошло.

21 мая 1917

* * * 

И Кто-то, упав на карту,
Не спит во сне.
Повеяло Бонапартом
В моей стране.

Кому — то гремят раскаты:
 — Гряди, жених!
Летит молодой диктатор,
Как жаркий вихрь.

Глаза над улыбкой шалой
Что ночь без звезд!
Горит на мундире впалом
Солдатский крест*,

Народы призвал к покою,
Смирил озноб  — 
И дышит, зажав рукою
Вселенский лоб.

21 мая 1917
Троицын день
-------------------
* Крест, на каком-то собрании, 
сорванный с груди солдатом и надетый на
грудь Керенскому. 
См. газеты лета 1917 г. М. Ц.

* * * 

Из строгого, стройного храма
Ты вышла на визг площадей...
 — Свобода! — Прекрасная Дама
Маркизов и русских князей.

Свершается страшная спевка,  — 
Обедня еще впереди!
 — Свобода! — Гулящая девка
На шалой солдатской груди!

26 мая 1917


(Бальмонт, выслушав: — Мне не нравится — 
твое презрение к девке! Я — о6ижен за
девку! Потому что  — (блаженно — 
заведенные глаза) — иная девка... 
Я: — Как жаль
что я не могу тебе ответить: — 
"Как и иной солдат...")

* * *

В лоб целовать — заботу стереть.
В лоб целую.

В глаза целовать — бессонницу снять.
В глаза целую.

В губы целовать — водой напоить.
В губы целую.

В лоб целовать — память стереть.
В лоб целую.

5 июня 1917


* * *

Голубые, как небо, воды,
И серебряных две руки.
Мало лет — и четыре года:
Ты и я — у Москвы-реки.

Лодки плыли, гудки гудели,
Распоясанный брел солдат.
Ребятишки дрались и пели
На отцовский унылый лад.

На ревнителей Бога Марса
Ты тихонько кривила рот.
Ледяными глазами барса
Ты глядела на этот сброд.

Был твой лик среди этих, темных,
До сиянья, до блеска — бел.
Не забуду — а ты не вспомнишь — 
Как один на тебя глядел.

6 июня 1917

(NB! с ненавистью — как мне 
тогда показалось, и весь этот стих — 
ответ на этот — 
классовой ненависти — взгляд. МЦ — 
1938 г. — при переписке).

* * *

А пока твои глаза
 — Черные — ревнивы,
А пока на образа
Молишься лениво — 
Надо, мальчик, целовать
В губы — без разбору.
Надо, мальчик, под забором
И дневать и ночевать.

И плывет церковный звон
По дороге белой.
На заре-то — самый сон
Молодому телу!
(А погаснут все огни  — 
Самая забава!)
А не то — пройдут без славы
Черны ночи, белы дни.

Летом — светло без огня,
Летом — ходишь ходко.
У кого увел коня,
У кого красотку.
 — Эх, и врет, кто нам поет
Спать в тобою розно!
Милый мальчик, будет поздно,
Наша молодость пройдет!

Не взыщи, шальная кровь,
Молодое тело!
Я про бедную любовь
Спела — как сумела!
Будет день — под образа
Ледяная — ляжу.
 — Кто тогда тебе расскажет
Правду, мальчику, в глаза?

10 июня 1917

* * *

Горечь! Горечь! Вечный привкус
На губах твоих, о страсть!
Горечь! Горечь! Вечный искус  — 
Окончательнее пасть.

Я от горечи — целую
Всех, кто молод и хорош.
Ты от горечи — другую
Ночью за руку ведешь.

С хлебом ем, с водой глотаю
Горечь — горе, горечь — грусть.
Есть одна трава такая
На лугах твоих, о Русь.

10 июня 1917

* * *

И зажег, голубчик, спичку.
 — Куды, матушка, дымок?
 — В двери, родный, прямо в двери,
Помирать тебе, сынок!

 — Мне гулять еще охота.
Неохота помирать.
Хоть бы кто за меня помер!
...Только до ночи и пожил.

11 июня 1917
(Рассказ владимирской няни Нади.)


АЛЕ

А когда — когда-нибудь — как в воду
И тебя потянет — в вечный путь,
Оправдай змеиную породу:
Дом — меня — мои стихи — забудь.

Знай одно: что завтра будешь старой.
Пей вино, правь тройкой, пой у Яра,
Синеокою цыганкой будь.
Знай одно: никто тебе не пара  — 
И бросайся каждому на грудь.

Ах, горят парижские бульвары!
(Понимаешь — миллионы глаз!)
Ах, гремят мадридские гитары!
(Я о них писала — столько раз!)

Знай одно: (твой взгляд широк от жара,
Паруса надулись — добрый путь!)
Знай одно: что завтра будешь старой,
Остальное, деточка, — забудь.


11 июня 1917


* * *

А царит над нашей стороной  — 
Глаз дурной, дружок, да час худой.

А всего у нас, дружок, красы  — 
Что две русых, вдоль спины, косы,
Две несжатых, в поле, полосы.

А затем, чтобы в единый год
Не повис по рощам весь народ  — 
Для того у нас заведено
Зеленое шалое вино.

А по селам — ивы — дерева
Да плакун-трава, разрыв-трава...

Не снести тебе российской ноши.
 — Проходите, господин хороший!

11 июня 1917

КАРМЕН

1

Божественно, детски-плоско
Короткое, в сборку, платье.
Как стороны пирамиды
От пояса мчат бока.

Какие большие кольца
На маленьких темных пальцах!
Какие большие пряжки
На крохотных башмачках!

А люди едят и спорят,
А люди играют в карты.
Не знаете, что на карту
Поставили, игроки!

А ей — ничего не надо!
А ей — ничего не надо!
 — Вот грудь моя. Вырви сердце
И пей мою кровь, Кармен!

13 июня 1917

2

Стоит, запрокинув горло,
И рот закусила в кровь.
А руку под грудь уперла  — 
Под левую — где любовь.

~ Склоните колена! — Что вам,
Аббат, до моих колен?!
Так кончилась — этим словом  — 
Последняя ночь Кармен.

18 июня 1917

ИОАНН

1

Только живите! — Я уронила руки,
Я уронила на руки жаркий лоб.
Так молодая Буря слушает Бога
Где-нибудь в поле, в какой — нибудь темный час.


И на высокий вал моего дыханья
Властная вдруг — словно с неба — ложится длань.
И на уста мои чьи-то уста ложатся.
 — Так молодую Бурю слушает Бог.

20 июня 1917

2

Запах пшеничного злака,
Ветер, туман и кусты...
Буду отчаянно плакать  — 
Я, и подумаешь — ты,

Длинной рукою незрячей
Гладя раскиданный стан,
Что на груди твоей плачет
Твой молодой Иоанн.

3

Люди спят и видят сны.
Стынет водная пустыня.
Все у Господа — сыны,
Человеку надо — сына.

Прозвенел кремнистый путь
Под усердною ногою,
И один к нему на грудь
Пал курчавой головою.

Люди спят и видят сны.
Тишина над гладью водной.
 — Ты возьми меня в сыны!
 — Спи, мой сын единородный.

4

Встречались ли в поцелуе
Их жалобные уста?
Иоанна кудри, как струи
Спадают на грудь Христа.

Умилительное бессилье!
Блаженная пустота!
Иоанна руки, как крылья,
Висят по плечам Христа.

22 — 27 июня 1917

ЦЫГАНСКАЯ СВАДЬБА

Из-под копыт
Грязь летит.
Перед лицом
Шаль — как щит.
Без молодых
Гуляйте, сваты!
Эй, выноси,
Конь косматый!

Не дали воли нам
Отец и мать,
Целое поле нам  — 
Брачная кровать!
Пьян без вина и без хлеба сыт,
Это цыганская свадьба мчит!

Полон стакан,
Пуст стакан.
Гомон гитарный, луна и грязь.
Вправо и влево качнулся стан.
Князем — цыган!
Цыганом — князь!
Эй, господин, берегись, — жжет!
Это цыганская свадьба пьет!

Там, на ворохе
Шалей и шуб,
Звон и шорох
Стали и губ.
Звякнули шпоры,
В ответ — мониста.
Свистнул под чьей — то рукою
Шелк.

Кто-то завыл как волк,
Кто-то как бык храпит.
 — Это цыганская свадьба спит.

25 июня 1917

КНЯЗЬ ТЬМЫ

1

                Князь! Я только ученица
                Вашего ученика!

Колокола — и небо в темных тучах.
На перстне — герб и вязь.
Два голоса — плывучих и певучих:
 — Сударыня? — Мой князь?

 — Что Вас приводит к моему подъезду?
 — Мой возраст — и Ваш взор.
Цилиндр снят, и тьму волос прорезал
Серебряный пробор.

 — Ну, что сказали на денек вчерашний
Российские умы?

2

Страстно рукоплеща
Лает и воет чернь.
Медленно встав с колен
Кланяется Кармен.

Взором — кого ища?
 — Тихим сейчас — до дрожи.
Безучастны в царской ложе
Два плаща.

И один — глаза темны  — 
Воротник вздымая стройный:
 — Какова, Жуан? — Достойна
Вашей светлости, Князь Тьмы.

3 июля 1917

3

Да будет день! — и тусклый день туманный
Как саван пал над мертвою водой.
Взглянув на мир с полуулыбкой странной:
 — Да будет ночь! — тогда сказал другой.

И отвернув задумчивые очи,
Он продолжал заоблачный свой путь.
Тебя пою, родоначальник ночи,
Моим ночам и мне сказавший: будь.

3 или 4 июля 1917

4

И призвал тогда Князь света — Князя тьмы,
И держал он Князю тьмы — такую речь:
 — Оба княжим мы с тобою. День и ночь
Поделили поровну с тобой.

Так чего ж за нею белым днем
Ходишь — бродишь, речь заводишь под окном?

Отвечает Князю света — Темный князь:
 — То не я хожу — брожу, Пресветлый — нет!
То сама она в твой белый Божий день
По пятам моим гоняет, словно тень.

То сама она мне вздоху не дает,
Днем и ночью обо мне поет.

И сказал тогда Князь света — Князю тьмы:
 — Ох, великий ты обманщик. Темный князь!
Ходит — бродит, речь заводит, песнь поет?
Ну, посмотрим, Князь темнейший, чья возьмет?

И пошел тогда промеж князьями — спор.
О ею пору он не кончен, княжий спор.

4 июля 1917

ВОНЁМЕ*

Помнишь плащ голубой,
Фонари и лужи?
Как играли с тобой
Мы в жену и мужа.

Мой первый браслет,
Мой белый корсет,
Твой малиновый жилет,
Наш клетчатый плед?!

Ты, по воле судьбы,
Всё писал сонеты.
Я варила бобы
Юному поэту.

Как над картою вин
Мы на пальцы дули,
Как в дымящий камин
Полетели стулья.

Помнишь — шкаф под орех?
Холод был отчаянный!
Мой страх, твой смех,
Гнев домохозяина.

Как стучал нам сосед,
Флейтою разбужен...
Поцелуи — в обед,
И стихи — на ужин...

Мой первый браслет,
Мой белый корсет,
Твой малиновый жилет  — 
Наш клетчатый плед...

7 июля 1917
---------------
* Богема (фp.).


* * *

Ну вот и окончена метка,  — 
Прощай, мой веселый поэт!
Тебе приглянулась — соседка,
А мне приглянулся — сосед.

Забита свинцовою крышкой
Любовь — и свободны рабы.
А помнишь: под мышкою — книжки,
А помнишь: в корзинке — бобы...

Пожалуйте все на поминки,
Кто помнит, как десять лет
Клялись: кружевная косынка
И сей апельсинный жилет...

(Не окончено). 7 июля 1917

ЮНКЕРАМ, УБИТЫМ В НИЖНЕМ

Сабли взмах  — 
И вздохнули трубы тяжко — 
Провожать
Легкий прах.
С веткой зелени фуражка — 
В головах.

Глуше, глуше
Праздный гул.
Отдадим последний долг
Тем, кто долгу отдал — душу.
Гул — смолк.
 — Слуша — ай! На — кра — ул!

Три фуражки.
Трубный звон.
Рвется сердце.
 — Как, без шашки?
Без погон
Офицерских?
Поутру  — 
В безымянную дыру?

Смолкли трубы.
Доброй ночи  — 
Вам, разорванные в клочья
На посту!

17 июля 1917

* * *

И в заточеньи зимних комнат
И сонного Кремля  — 
Я буду помнить, буду помнить
Просторные поля.

И легкий воздух деревенский,
И полдень, и покой, — 
И дань моей гордыне женской
Твоей слезы мужской.

27 июля 1917

* * *

Бороды — цвета кофейной гущи,
В воздухе — гул голубиных стай.
Черное око, полное грусти,
Пусто, как полдень, кругло, как рай.

Всё провожает: пеструю юбку,
Воз с кукурузой, парус в порту...
Трубка и роза, роза и трубка  — 
Попеременно — в маленьком рту.

Звякнет — о звонкий кувшин — запястье,
Вздрогнет — на звон кувшина — халат...
Стройные снасти — строки о страсти — 
И надо всеми и всем — Аллах.

Что ж, что неласков! что ж, что рассеян!
Много их с розой сидит в руке  — 
Там на пороге дымных кофеен,  — 
В синих шальварах, в красном платке.

4 августа 1917


ЛЮБВИ СТАРИННЫЕ ТУМАНЫ

1

Над черным очертаньем мыса  — 
Луна — как рыцарский доспех.
На пристани — цилиндр и мех,
Хотелось бы: поэт, актриса.

Огромное дыханье ветра,
Дыханье северных садов,  — 
И горестный, огромный вздох:
- Ne laissez pas trainer mes lettres!*
----------
* Не раскидывайте мои письма!" (фр.).

2

Так, руки заложив в карманы,
Стою. Синеет водный путь.
 — Опять любить кого-нибудь?  — 
Ты уезжаешь утром рано.

Горячие туманы Сити  — 
В глазах твоих. Вот так, ну вот...
Я буду помнить — только рот
И страстный возглас твой: — Живите!

3

Смывает лучшие румяна  — 
Любовь. Попробуйте на вкус,
Как слезы — солоны. Боюсь,
Я завтра утром — мертвой встану.

Из Индии пришлите камни.
Когда увидимся? — Во сне.
 — Как ветрено! — Привет жене,
И той — зеленоглазой — даме.

4

Ревнивый ветер треплет шаль.
Мне этот час сужден — от века.
Я чувствую у рта и в веках
Почти звериную печаль.

Такая слабость вдоль колен!
 — Так вот она, стрела Господня!
 — Какое зарево! — Сегодня
Я буду бешеной Кармен.

=======

...Так, руки заложив в карманы,
Стою. Меж нами океан.
Над городом — туман, туман.
Любви старинные туманы.

19 августа 1917

* * *

Из Польши своей спесивой
Принес ты мне речи льстивые,
Да шапочку соболиную,
Да руку с перстами длинными,
Да нежности, да поклоны,
Да княжеский герб с короною.

 — А я тебе принесла
Серебряных два крыла.

20 августа 1917

* * *

Молодую рощу шумную  — 
Дровосек перерубил.
То, что Господом задумано — 
Человек перерешил.

И уж роща не колышется  — 
Только пни, покрыты ржой.
В голосах родных мне слышится
Темный голос твой чужой.

Все мерещатся мне дивные
Темных глаз твоих круги.
 — Мы с тобою — неразрывные,
Неразрывные враги.

20 августа 1917

* * *

С головою на блещущем блюде
Кто-то вышел. Не я ли сама?
На груди у меня — мертвой грудою  — 
Целый город, сошедший с ума!

А глаза у него — как у рыбы:
Стекленеют, глядят в небосклон,
А над городом — мертвою глыбой  — 
Сладострастье, вечерний звон.

22 августа 1917

* * *

Собрались, льстецы и щеголи,
Мы не страсти праздник праздновать.
Страсть — то с голоду, да с холоду,  — 
Распашная, безобразная.

Окаянствует и пьянствует,
Рвет Писание на части...
 — Ах, гондолой венецьянскою
Подплывает сладострастье!

Роза опытных садовников
За оградою церковною,
Райское вино любовников  — 
Сладострастье, роза кровная!

Лейся, влага вдохновенная,
Вожделенное токайское  — 
За нетленное — блаженное
Сладострастье, роскошь райскую!

22 августа 1917


* * *

Нет! Еще любовный голод
Не раздвинул этих уст.
Нежен — оттого что молод,
Нежен — оттого что пуст.

Но увы! На этот детский
Рот — Шираза лепестки!  — 
Все людское людоедство
Точит зверские клыки.

23 августа 1917

ИОСИФ

Царедворец ушел во дворец.
Раб согнулся над коркою черствой.
Изломала — от скуки — ларец
Молодая жена царедворца.

Голубям раскусила зоба,
Исщипала служанку — от скуки,
И теперь молодого раба
Притянула за смуглые руки.

 — Отчего твои очи грустны?
В погребах наших — царские вина!
 — Бедный юноша — я, вижу сны!
И служу своему господину.

 — Позабавь же свою госпожу!
Солнце жжет, господин наш — далёко.
 — Я тому господину служу,
Чье не дремлет огромное око.

================

Длинный лай дозирающих псов,
Дуновение рощи миндальной.
Рокот спорящих голосов
В царедворческой опочивальне.

 — Я сберег господину — казну.
 — Раб! Казна и жена — не едино.
 — Ты алмаз у него. Как дерзну  — 
На алмаз своего господина?!

=================

Спор Иосифа! Перед тобой — 
Что — Иакова единоборство!
И глотает — с улыбкою — вой
Молодая жена царедворца.

23 августа 1917

* * *

Только в очи мы взглянули — без остатка,
Только голос наш до вопля вознесен  — 
Как на горло нам — железная перчатка
Опускается — по имени — закон.
Слезы в очи загоняет, воды  — 
В берега, проклятие — в уста.
И стремит железная свобода
Вольнодумца с нового моста.
И на грудь, где наши рокоты и стоны,
Опускается железное крыло.
Только в обруче огромного закона
Мне просторно — мне спокойно — мне светло.

25 августа 1917

* * *

Мое последнее величье
На дерзком голоде заплат!
В сухие руки ростовщичьи
Снесен последний мой заклад.

Промотанному — в ночь — наследству
У Господа — особый счет.
Мой — не сошелся. Не по средствам
Мне эта роскошь: ночь и рот.

Простимся ж коротко и просто
 — Раз руки не умеют красть!  — 
С тобой, нелепейшая роскошь,
Роскошная нелепость! — страсть!

1 сентября 1917


* * *

Без Бога, без хлеба, без крова,
 — Со страстью! со звоном! со славой!
Ведет арестант чернобровый
В Сибирь — молодую жену.

Когда — то с полуночных палуб
Взирали на Хиос и Смирну,
И мрамор столичных кофеен
Им руки в перстнях холодил.

Какие о страсти прекрасной
Велись разговоры под скрипку!
Тонуло лицо чужестранца
В египетском тонком дыму.

Под низким рассеянным небом
Вперед по сибирскому тракту
Ведет господин чужестранный
Домой — молодую жену.

3 сентября 1917

* * *

Поздний свет тебя тревожит?
Не заботься, господин!
Я — бессонна. Спать не может
Кто хорош и кто один.

Нам бессонница не бремя,
Отродясь кипим в котле.
Так-то лучше. Будет время
Телу выспаться в земле.

Ни зевоты, ни ломоты,
Сын — уснул, а друг  — придет.
Друг за матерью присмотрит,
Сына — Бог побережет.

Поделю ж, пока пригожа,
И пока одной невмочь,  — 
Бабью жизнь свою по — божьи:
Сыну — день, а другу — ночь.

4 сентября 1917

* * *

Я помню первый день, младенческое зверство,
Истомы и глотка божественную муть,
Всю беззаботность рук, всю бессердечность сердца,
Что камнем падало — и ястребом — на грудь.

И вот — теперь — дрожа от жалости и жара,
Одно: завыть, как волк, одно: к ногам припасть,
Потупиться — понять — что сладострастью кара — 
Жестокая любовь и каторжная страсть.

4 сентября 1917

ПЕТРОВ КОНЬ РОНЯЕТ ПОДКОВУ
(Отрывок)

И, дрожа от страстной спеси,
В небо вознесла ладонь
Раскаленный полумесяц,
Что посеял медный конь.

Сентябрь 1917

* * *

Тот — щеголем наполовину мертвым,
А этот — нищим, по двадцатый год.
Тот говорит, а этот дышит. Тот
Был ангелом, а этот будет чертом.

Встречают — провожают поезда
И..... слушают в пустынном храме,
И все глядит — внимательно — как даме  — 
Как женщине — в широкие глаза.

И все не может до конца вздохнуть
Товарищ младший, и глотает — яро,
Расширенными легкими — сигары
И города полуночную муть.

И коротко кивает ангел падший,
Когда иссяк кощунственный словарь,
И расстаются, глядя на фонарь,
Товарищ старший и товарищ младший.

6 сентября 1917


* * *

Ввечеру выходят семьи.
Опускаются на скамьи.
Из харчевни — пар кофейный.
Господин клянется даме.

Голуби воркуют. Крендель
Правит триумфальный вход.
Мальчик вытащил занозу.
 — Господин целует розу.  — 

Пышут пенковые трубки,
Сдвинули чепцы соседки:
Кто — про юбки, кто — про зубки.
Кто — про рыжую наседку.

Юноша длинноволосый,
Узкогрудый — жалкий стих
Сочиняет про разлуку.
 — Господин целует руку.

Спят........ спят ребята,
Ходят прялки, ходят зыбки.
Врет матрос, портной горбатый
Встал, поглаживая скрипку.

Бледный чужестранец пьяный,
Тростью в грудь себя бия,
Возглашает: — Все мы братья!
 — Господин целует платье.

Дюжина ударов с башни
 — Доброй ночи! Доброй ночи!
 — Ваше здравие! За Ваше!
(Господин целует в очи).

Спит забава, спит забота.
Скрипача огромный горб
Запрокинулся под дубом.
 — Господин целует в губы.

6 сентября 1917

* * *

И вот, навьючив на верблюжий горб,
На добрый — стопудовую заботу,
Отправимся — верблюд смирен и горд  — 
Справлять неисправимую работу.

Под темной тяжестью верблюжьих тел  — 
Мечтать о Ниле, радоваться луже,
Как господин и как Господь велел  — 
Нести свой крест по-божьи, по-верблюжьи.

И будут в зареве пустынных зорь
Горбы — болеть, купцы — гадать: откуда,
Какая это вдруг напала хворь
На доброго, покорного верблюда?

Но, ни единым взглядом не моля,
Вперед, вперед, с сожженными губами,
Пока Обетованная земля
Большим горбом не встанет над горбами.

14 сентября 1917


* * *

Аймек-гуарузим — долина роз.
Еврейка — испанский гранд.
И ты, семилетний, очами врос
В истрепанный фолиант.

От розовых, розовых, райских чащ
Какой — то пожар в глазах.
Луна Сарагосоы — и черный плащ.
Шаль — до полу — и монах.

Еврейская девушка — меж невест  — 
Что роза среди ракит!
И старый серебряный дедов крест
Сменен на Давидов щит.

От черного взора и красных кос
В глазах твоих — темный круг.
И целое дерево райских роз
Цветет меж библейских букв.

Аймёк-гуарузим — так в первый раз
Предстала тебе любовь.
Так первая книга твоя звалась,
Так тигр почуял кровь.

И, стройное тело собрав в прыжок,
Читаешь — черно в глазах!  — 
Как в черную полночь потом их сжег
На красном костре — монах.

18 сентября 1917

* * *

Запах, запах
Твоей сигары!
Смуглой сигары
Запах!
Перстни, перья,
Глаза, панамы...
Синяя ночь
Монако.

Запах странный,
Немножко затхлый:
В красном тумане  — 
Запад.
Столб фонарный
И рокот Темзы,
Чем же еще?
Чем же?

Ах, Веной!
Духами, сеном,
Открытой сценой,
Изменой!

23 сентября 1917

* * *

Бел, как мука, которую мелет,
Черен, как грязь, которую чистит,
Будет от Бога похвальный лист
Мельнику и трубочисту.

Нам же, рабам твоим непокорным,
Нам, нерадивым: мельникам — черным,
Нам, трубочистам белым — увы!  — 
Страшные — Судные дни твои;

Черным по белому в день тот черный
Будем стоять на доске позорной.

30 сентября 1917

* * *

Ночь. — Норд-Ост. — Рев солдат. — Рев волн.
Разгромили винный склад. — Вдоль стен
По канавам — драгоценный поток,
И кровавая в нем пляшет луна.

Ошалелые столбы тополей.
Ошалелое — в ночи — пенье птиц.
Царский памятник вчерашний — пуст,
И над памятником царским — ночь.

Гавань пьет, казармы пьют. Мир — наш!
Наше в княжеских подвалах вино!
Целый город, топоча как бык,
К мутной луже припадая — пьет.

В винном облаке — луна. — Кто здесь?
Будь товарищем, красотка: пей!
А по городу — веселый слух:
Где-то двое потонули в вине.

Феодосия, последние дни Октября
(NB! Птицы были — пьяные.)
 
* * *

Плохо сильным и богатым,
Тяжко барскому плечу.
А вот я перед солдатом
Светлых глаз не опущу.

Город буйствует и стонет,
В винном облаке — луна.
А меня никто не тронет:
Я надменна и бедна.

Феодосия, конец Октября

КОРНИЛОВ

...Сын казака, казак...
Так начиналась — речь.
 — Родина. — Враг. — Мрак.
Всем головами лечь.

Бейте, попы, в набат.
 — Нечего есть. — Честь.

- Не терять ни дня!
Должен солдат
Чистить коня...

4 декабря 1917

(NB! Я уже тогда поняла, что это: 
"Да, и солдаты должны чистить своих
лошадей!" (Москва, лето 1917 г. — 
речь на Московском Совещании) — 
куда дороже всего Керенского 
(как мы тогда говорили).


РУАН

И я вошла, и я сказала: — Здравствуй!
Пора, король, во Францию, домой!
И я опять веду тебя на царство,
И ты опять обманешь. Карл Седьмой!

Не ждите, принц, скупой и невеселый,
Бескровный принц, не распрямивший плеч,
Чтоб Иоанна разлюбила — голос,
Чтоб Иоанна разлюбила — меч.

И был Руан, в Руане — Старый рынок...
 — Все будет вновь: последний взор коня,
И первый треск невинных хворостинок,
И первый всплеск соснового огня.

А за плечом — товарищ мой крылатый
Опять шепнет: — Терпение, сестра!  — 
Когда сверкнут серебряные латы
Сосновой кровью моего костра.

4 декабря 1917


МОСКВЕ

1

Когда рыжеволосый Самозванец
Тебя схватил — ты не согнула плеч.
Где спесь твоя, княгинюшка? — Румянец,
Красавица? — Разумница, — где речь?

Как Петр — Царь, презрев закон сыновний,
Позарился на голову твою  — 
Боярыней Морозовой на дровнях
Ты отвечала Русскому Царю.

Не позабыли огненного пойла
Буонапарта хладные уста.
Не в первый раз в твоих соборах — стойла.
Всё вынесут кремлевские бока.

9 декабря 1917

2

Гришка — Вор тебя не ополячил,
Петр — Царь тебя не онемечил.
Что же делаешь, голубка? — Плачу.
Где же спесь твоя, Москва? — Далече.

 — Голубочки где твои? — Нет корму.
 — Кто унес его? — Да ворон черный.
 — Где кресты твои святые? — Сбиты.
 — Где сыны твои, Москва? — Убиты.

10 декабря 1917

3

Жидкий звон, постный звон.
На все стороны — поклон.

Крик младенца, рев коровы.
Слово дерзкое царёво.

Плёток свист и снег в крови.
Слово темное Любви.

Голубиный рокот тихий.
Черные глаза Стрельчихи.

10 декабря 1917

* * *

Расцветает сад, отцветает сад.
Ветер встреч подул, ветер мчит разлук.
Из обрядов всех чту один обряд:
Целованье рук.

Города стоят, и стоят дома.
Юным женщинам — красота дана,
Чтоб сходить с ума — и сводить с ума
Города. Дома.

В мире музыка — изо всех окон,
И цветет, цветет Моисеев куст.
Из законов всех — чту один закон:
Целованье уст.

12 декабря 1917


* * *

Как рука с твоей рукой
Мы стояли на мосточку.
Юнкерочек мой морской
Невысокого росточку.

Низкий, низкий тот туман,
Буйны, злы морские хляби.
Твой сердитый — капитан,
Быстрый, быстрый твой корабль.

Я пойду к себе домой,
Угощусь из смертной рюмки.
Юнга, юнга, юнга мой,
Юнга, морской службы юнкер!

22 декабря 1917

* * *

Новый год я встретила одна.
Я, богатая, была бедна,
Я, крылатая, была проклятой.
Где-то было много — много сжатых
Рук — и много старого вина.
А крылатая была — проклятой!
А единая была — одна!
Как луна — одна, в глазу окна.

31 декабря 1917

* * *

Кавалер де Гриэ! — Напрасно
Вы мечтаете о прекрасной,
Самовластной — в себе не властной  — 
Сладострастной своей Manоn.

Вереницею вольной, томной
Мы выходим из ваших комнат.
Дольше вечера нас не помнят.
Покоритесь, — таков закон.

Мы приходим из ночи вьюжной,
Нам от вас ничего не нужно,
Кроме ужина — и жемчужин,
Да быть может еще — души!

Долг и честь. Кавалер, — условность.
Дай Вам Бог целый полк любовниц!
Изъявляя при сем готовность...
Страстно любящая Вас
                            — М.

31 декабря 1917





Проект: «Мир Марины Цветаевой». Координатор проекта: Ф. Левичев, 1999—2000.
Редактор раздела: Владимир Антропов.
© Дизайн: FTdesign, 2000.