Черубина де Габриак


Стихотворения,
опубликованные в «Аполлоне»
в 1909—1910 годах

 

Золотая ветвь
Наш герб
Святому Игнатию
«Мечтою близка я гордыни…»
«Ищу зашиты в преддверьи храма…»
Твои руки
«Замкнули дверь в мою обитель…»
Сонет («Моя любовь — трагический сонет...»)
«Я венки тебе часто плету…»
«Лишь раз один, как папоротник, я…»
Песни Вероники

1. «Ночь проходит, ночь ложится...»

2. Смерть Вероники

3. «Умерла вчера инфанта...»
«Горький и дикий запах земли…»
«В слепые ночи новолунья…»
«С моею царственной мечтой…»
Поля победы
Красный плащ
Цветы
Двойник
Retrato de una ninã
Исповедь
Прялка
Зеркало
Благовещенье
Распятье
Пророк 

  I. Он раскрывает

 II. Он улыбается

III. Он упрекает

IV. Он насмехается

Четверг
Встреча
«Темно-лиловые фиалки…»
Lai
«Я — в истомляющей ссылке…»
Умершей в 1781 году
Золушка («Утром меркнет говор бальный…»)


ЗОЛОТАЯ ВЕТВЬ

Моему учителю


1. 
Средь звездных рун, в их знаках и названьях,
Хранят свой бред усталые века,
И шелестят о счастье и страданьях
Все лепестки небесного венка.
На них горят рубины алой крови;
В них, грустная, в мерцающем покрове,
Моя любовь твоей мечте близка.

2. 
Моя любовь твоей мечте близка
Во всех путях, во всех ее касаньях,
Твоя печаль моей любви легка,
Твоя печаль в моих воспоминаньях.
Моей любви печать в твоем лице,
Моя любовь в магическом кольце
Вписала нас в единых начертаньях.

3. 
Вписала нас в единых начертаньях
В узор Судьбы единая тоска;
Но я одна, одна в моих исканьях,
И линия Сатурна глубока...
Но я сама избрала мрак агата.
Меня ведет по пламеням заката
В созвездье Сна вечерняя рука.

4. 
В созвездье Сна вечерняя рука
Вплела мечту о белом Иордане,
О белизне небесного цветка,
О брачном пире в Галилейской Кане...
Но есть провал в чертах моей судьбы...
Я вся дрожу, я вся ищу мольбы...
Но нет молитв о звездном океане.

5. 
Но нет молитв о звездном океане...
Пред сонмом солнц смолкают голоса...
Горит венец на слезном Эридане,
И Вероники веют Волоса.
Я перешла чрез огненные грани,
И надо мной алмазная роса
И наших дум развернутые ткани.

6. 
И наших дум развернутые ткани,
И блеклых дней широкая река
Текут, как сон, в опаловом тумане.
Пусть наша власть над миром велика,
Ведь нам чужды земные знаки власти;
Наш узкий путь, наш трудный подвиг страсти
Заткала мглой и заревом тоска.

7. 
Заткала мглой и заревом тоска
Мою любовь во всех ее сверканьях;
Как жизни нить мучительно-тонка,
Какая грусть в далеких очертаньях!
Каким бы мы ни предавались снам,
Да сбудется завещанное нам
Средь звездных рун, в их знаках и названьях.

8. 
Средь звездных рун, в их знаках и названьях,
Моя любовь твоей мечте близка,
Вписала нас в единых начертаньях
В созвездье Сна вечерняя рука.
Но нет молитв о звездном океане.
И наших дум развернутые ткани
Заткала мглой и заревом тоска.


НАШ ГЕРБ

Червленый шит в моем гербе,
И знака нет на светлом поле.
Но вверен он моей судьбе,
Последней — в роде дерзких волей.

Есть необманный путь к тому,
Кто спит в стенах Иерусалима,
Кто верен роду моему,
Кем я звана, кем я любима.

И — путь безумья всех надежд,
Неотвратимый путь гордыни;
В нем — пламя огненных одежд
И скорбь отвергнутой пустыни...

Но что дано мне в щит вписать?
Датуры тьмы иль розы храма?
Тубала медную печать
Или акацию Хирама?


СВЯТОМУ ИГНАТИЮ

Твои глаза — святой Грааль,
В себя принявший скорби мира,
И облекла твою печаль
Марии белая порфира.

Ты, обагрявший кровью меч,
Склонил смиренно перья шлема
Перед сияньем тонких свеч
В дверях пещеры Вифлеема.

И ты — хранишь ее один,
Безумный вождь священных ратей,
Заступник грез, святой Игнатий,
Пречистой Девы паладин!

Ты для меня, средь дольних дымов,
Любимый, младший брат Христа,
Цветок небесных серафимов
И Богоматери мечта.



==========


Sang de Jesus-Christ,
enivrez moi!

Sl. Ignace de Loyola"Кровь Христова, опьяни меня!" Св. Игнатий Лойола (фр.).


Мечтою близка я гордыни,
Во мне есть соблазны греха,
Не ведаю чистой святыни...
Плоть Христова, освяти меня!

Как дева угасшей лампады,
Отвергшая зов Жениха,
Стою у небесной ограды...
Боль Христова, исцели меня!

И дерзкое будит раздумье
Для павших безгласная дверь:
Что, если за нею безумье?..
Страсть Христова, укрепи меня!

Объятая трепетной дрожью, —
Понять не хочу я теперь,
Что мудрость считала я ложью..
Кровь Христова, опьяни меня!



==========


Ищу защиты в преддверьи храма
Пред Богоматерью Всех Сокровищ,
Пусть орифламма
Твоя укроет от злых чудовищ...

Я прибежала из улиц шумных,
Где бьют во мраке слепые крылья,
Где ждут безумных
Соблазны мира и вся Севилья.

Но я слагаю Тебе к подножью
Кинжал и веер, цветы, камеи-
Во славу Божью...
О Mater Dei, memento mei!О Матерь Божья, помни обо мне! (лат.)


ТВОИ РУКИ

Эти руки со мной неотступно
Средь ночной тишины моих грез,
Как отрадно, как сладко-преступно
Обвивать их гирляндами роз.

Я целую божественных линий
На ладонях священный узор...
(Запевает далеких Эриний
В глубине угрожающий хор.)

Как люблю эти тонкие кисти
И ногтей удлиненных эмаль.
О, загар этих рук золотистей,
Чем Ливанских полудней печаль.

Эти руки, как гибкие грозди,
Все сияют в камнях дорогих.
Но оставили острые гвозди
Чуть заметные знаки на них.



==========


Замкнули дверь в мою обитель
Навек утерянным ключом;
И Черный Ангел, мой хранитель,
Стоит с пылающим мечом.

Но блеск венца и пурпур трона

Не увидать моей тоске,

И на девической руке —

Ненужный перстень Соломона.



Не осветят мой темный мрак
Великой гордости рубины...
Я приняла наш древний знак —
Святое имя Черубины.


СОНЕТ

Nuestra pasion fue un
tragico soneto.

G. A. BecquerНаша страсть была трагическим сонетом. Г. А. Беккер (исп.).


Моя любовь — трагический сонет.
В ней властный строй сонетных повторений,
Разлук и встреч, и новых возвращений, —
Прибой судьбы из мрака прошлых лет.

Двух девушек незавершенный бред,
Порыв двух душ, мученье двух сомнений,
Двойной соблазн небесных искушений,
Но каждая сказала гордо: «Нет».

Вслед четных строк нечетные терцеты
Пришли ко мне возвратной чередой,
Сонетный свод сомкнулся надо мной.

Повторены вопросы и ответы:
«Приемлешь жизнь? Пойдешь за мной вослед?
Из рук моих причастье примешь?» — «Нет».



==========


Я венки тебе часто плету
Из пахучей и ласковой мяты,
Из травинок, что ветром примяты,
И из каперсов в белом цвету.

Но сама я закрыла дороги,
На которых бы встретилась ты...
И в руках моих, полных тревоги,
Умирают и блекнут цветы.

Кто-то отнял любимые лики
И безумьем сдавил мне виски.
Но никто не отнимет тоски
О могиле моей Вероники.



==========


Лишь раз один, как папоротник, я
Цвету огнем весенней, пьяной ночью...
Приди за мной к лесному средоточью,
В заклятый круг, приди, сорви меня!

Люби меня! Я всем тебе близка.
О, уступи моей любовной порче,
Я, как миндаль, смертельна и горька,
Нежней, чем смерть, обманчивей и горче.


ПЕСНИ ВЕРОНИКИ

1.


Ночь проходит, ночь ложиться.
У святых окон
Тихий свет зажжен...
Бледной девочке приснился
Золотистый сон...
Буду тихо я молиться,
Чтобы сбылся он.

Бледной девочке приснился
Монастырь в горах
В каменных стенах.
Вся тоска должна забыться
Под хрустальный звон...
Буду тихо я молиться,
Чтобы сбылся сон.

Бледной девочке приснился
Замок изо льда.
Там в окно всегда
Видно, как вдали лучится
Звездный небосклон...
Буду тихо я молиться,
Чтобы сбылся сон.

Бледной девочке приснился
Молодой король.
Сердце примет боль.
В сердце страстью загорится
Беспокойный сон.
Буду пламенно молиться,
Чтоб не сбылся он.


2. Смерть Вероники


Детский профиль на белых подушках, —
И всю ночь ты шептала в бреду
О цветах, о любимых игрушках
И о гномах в осеннем саду.

В эту ночь ты дышать перестала...
Повинуясь желаньям твоим,
Я о смерти твоей рассказала
Только маленьким гномам лесным.

И столпились они у кроватки,
Свои темные сняв колпачки,
И в лучах темно-красной лампадки
Были лица их полны тоски.

Но тебя, их живую подругу,
Было трудно в умершей узнать,
И они говорили друг другу:
«Вероника вернется опять».


3.

Умерла вчера инфанта
На моих руках.
Распустились крылья банта

В пепельных кудрях.


И в глазах бледно-зеленых
Смеха больше нет.
Много гномов есть влюбленных

В их неверный свет.


Рот увял в последнем стоне,
Словно алый мак,
И на маленькой ладони —

Ранней смерти знак.


Смерть, как призрак белой дамы.
Встретилась с тобой,
И, отняв тебя у мамы,

Увела с собой.



==========


Горький и дикий запах земли:
Темной гвоздикой поля поросли.

В травы одежду скинув с плеча,
В поле вечернем горю, как свеча.

Вдаль убегая, влажны следы,
Нежно-нагая, цвету у воды.

Белым кораллом, в зарослях лоз,
Алая в алом, от алых волос.



==========


Ego vox ejus!Я -- ее голос! (лат.)


В слепые ночи новолунья,
Глухой тревогою полна,
Завороженная колдунья,
Стою у темного окна.

Стеклом удвоенные свечи
И предо мною, и за мной,
И облик комнаты иной
Грозит возможностями встречи.

В темно-зеленых зеркалах
Обледенелых ветхих окон
Не мой, а чей-то бледный локон
Чуть отражен, и смутный страх

Мне сердце алой нитью вяжет.
Что, если дальняя гроза
В стекле мне близкий лик покажет
И отразит ее глаза?

Что, если я сейчас увижу
Углы опущенные рта
И предо мною встанет та,
Кого так сладко ненавижу?

Но окон темная вода
В своей безгласности застыла,
И с той, что душу истомила,
Не повстречаюсь никогда.



==========


С моею царственной мечтой
Одна брожу по всей вселенной,
С моим презреньем к жизни тленной,
С моею горькой красотой.

Царицей призрачного трона
Меня поставила судьба...
Венчает гордый выгиб лба
Червонных кос моих корона.

Но спят в угаснувших веках
Все те, кто были бы любимы,
Как я, печалию томимы,
Как я, одни в своих мечтах.

И я умру в степях чужбины,
Не разомкну заклятый круг.
К чему так нежны кисти рук,
Так тонко имя Черубины?


ПОЛЯ ПОБЕДЫ

Над полем грустным и победным
Простерт червленый щит зари.
По скатам гор, в тумане медном,
Дымят и гаснут алтари.

На мир пролив огонь и беды,
По нивам вытоптав посев,
Проходят скорбные Победы,
И темен глаз девичьих гнев.

За ними — дальние пожары,
И меч заката ал и строг;
Звучат безрадостно фанфары,
Гудит в полях призывный рог.


КРАСНЫЙ ПЛАЩ

Кто-то мне сказал: твой милый
Будет в огненном плаще...
Камень, сжатый в чьей праще,
Загремел с безумной силой?

Чья кремнистая стрела
У ключа в песок зарыта?
Чье летучее копыто
Отчеканила скала?

Чье блестящее забрало
Промелькнуло там, средь чащ?
В небе вьется красный плащ...
Я лица не увидала.


ЦВЕТЫ

Цветы живут в людских сердцах;
Читаю тайно в их страницах
О ненамеченных границах,
О нерасцветших лепестках.

Я знаю души, как лаванда,
Я знаю девушек-мимоз,
Я знаю, как из чайных роз
В душе сплетается гирлянда.

В ветвях лаврового куста
Я вижу прорезь черных крылий,
Я знаю чаши чистых лилий
И их греховные уста.

Люблю в наивных медуницах
Немую скорбь умерших фей,
И лик бесстыдных орхидей
Я ненавижу в светских лицах.

Акаций белые слова
Даны ушедшим и забытым,
А у меня, по старым плитам,
В душе растет разрыв-трава.


ДВОЙНИК

Есть на дне геральдических снов
Перерывы сверкающей ткани;
В глубине анфилад и дворцов,
На последней таинственной грани,
Повторяется сон между снов.

В нем все смутно, но с жизнию схоже.
Вижу девушки бледной лицо, —
Как мое, но иное, — и то же,
И мое на мизинце кольцо.
Это — я, и все так не похоже.

Никогда среди грязных дворов,
Среди улиц глухого квартала,
Переулков и пыльных садов —
Никогда я еще не бывала
В низких комнатах старых домов.

Но Она от томительных будней,
От слепых паутин вечеров —
Хочет только заснуть непробудней,
Чтоб уйти от неверных оков,
Горьких грез и томительных будней.

Я так знаю черты ее рук,
И, во время моих новолуний,
Обнимающий сердце испуг,
И походку крылатых вещуний,
И речей ее вкрадчивый звук.

И мое на устах ее имя,
Обо мне ее скорбь и мечты,
И с печальной каймою листы,
Что она называет своими,
Затаили мои же мечты.

И мой дух ее мукой волнуем...
Если б встретить ее наяву
И сказать ей: «Мы обе тоскуем,
Как и ты, я вне жизни живу», —
И обжечь ей глаза поцелуем.


RETRATO DE UNA NINÃРассказ одной девочки (исп.).

В овальном зеркале твой вижу бледный лик.
С висков опущены каштановые кудри,
Они как будто в золотистой пудре.
И на плече чернеет кровь гвоздик.

Искривлены уста усмешкой тонкой,
Как гибкий лук, изогнут алый рот;
Глаза опущены. К твоей красе идет
И голос медленный, таинственно-незвонкий,

И набожность кощунственных речей,
И едкость дерзкая колючего упрека,
И все возможности соблазна и порока,
И все сияния мистических свечей.

Нет для других путей в твоем примере,
Нет для других ключа к твоей тоске, -
Я семь шипов сочла в твоем венке,
Моя сестра в Христе и в Люцифере.


ИСПОВЕДЬ

В быстро сдернутых перчатках
Сохранился оттиск рук,
Черный креп в негибких складках
Очертил на плитах круг.

В тихой мгле исповедален
Робкий шепот, чья-то речь;
Строгий профиль мой печален
От лучей дрожащих свеч.

Я смотрю игру мерцаний
По чекану темных бронз
И не слышу увещаний,
Что мне шепчет старый ксендз.

Поправляя гребень в косах,
Я слежу мои мечты, -
Все грехи в его вопросах
Так наивны и просты.

Ад теряет обаянье,
Жизнь становится тиха, -
Но так сладостно сознанье
Первородного греха...


ПРЯЛКА

Когда Медведица в зените
Над белым городом стоит,
Я тку серебряные нити,
И прялка вещая стучит.

Мой час настал, скрипят ступени,
Запела дверь... О, кто войдет?
Кто встанет рядом на колени,
Чтоб уколоться в свой черед?

Открылась дверь, и на пороге
Слепая девочка стоит;
Ей девять лет, ресницы строги,
И лоб фиалками увит.

Войди, случайная царевна,
Садись за прялку под окно;
Пусть под рукой твоей напевно
Пост мое веретено.

...Что ж так недолго? Ты устала?
На бледных пальцах алый след...
Ах, суждено, чтоб ты узнала
Любовь и смерть в тринадцать лет.


ЗЕРКАЛО

Давно ты дал в порыве суеверном
Мне зеркало в оправе из свинца,
И призрак твоего лица
Я удержала в зеркале неверном.

И с этих пор, когда мне сердце жжет
Тоска, как капли теплой алой крови,
Я вижу в зеркале изогнутые брови
И бледный ненавистный рот.

Мне сладко видеть наши лица вместе
И знать, что в этот мертвый час
Моя тоска твоих коснется глаз
И вздрогнешь ты под острой лаской мести.


БЛАГОВЕЩЕНЬЕ

О, сколько раз, в часы бессонниц,
Вставало ярче и живей
Сиянье радужных оконниц
Моих немыслимых церквей.

Горя безгрешными свечами,
Пылая славой золотой,
Там, под узорными парчами,
Стоял дубовый аналой.

И от свечей и от заката
Алела киноварь страниц,
И травной вязью было сжато
Сплетенье слов и райских птиц.

И, помню, книгу я открыла
И увидала в письменах
Безумный возглас Гавриила:
«Благословенна ты в женах».


РАСПЯТЬЕ

Жалит лоб твой из острого терния
Как венец заплетенный венок,
И у глаз твоих темные тени.
Пред тобою склоняя колени,
Я стою, словно жертва вечерняя,
И на платье мое с твоих ног

Капли крови стекают гранатами...


Но никем до сих пор не угадано,
Почему так тревожен мой взгляд,
Почему от воскресной обедни
Я давно возвращаюсь последней,
Почему мои губы дрожат,
Когда стелется облако ладана

Кружевами едва синеватыми.


Пусть монахи бормочут проклятия,
Пусть костер соблазнившихся ждет, —
Я пред Пасхой, весной, в новолунье,
У знакомой купила колдуньи
Горький камень любви — астарот.
И сегодня сойдешь ты с распятия

В час, горящий земными закатами.



ПРОРОК

I. ОН РАСКРЫВАЕТ

Он пришел сюда от Востока,
Запыленным плащом одет,
Опираясь на жезл пророка,
А мне было тринадцать лет.

Он, как весть о моей победе,
Показал со скалистых круч
Город, отлитый весь из меди
На пожарище рдяных туч.

Там — к железным дверям собора
Шел Один — красив и высок.
Его взгляд — торжество позора,
А лицо — золотой цветок.

На камнях, под его ногами,
Разгорался огненный след,
Поднимал он черное знамя...
А мне было тринадцать лет...


II. ОН УЛЫБАЕТСЯ

Он долго говорил и вдруг умолк —
Мерцали нам со стен сияньем бледным
Инфант Веласкеса тяжелый шелк
И русый Тициан с отливом медным.

Во мраке тлел камин; огнем цвели
Тисненых кож и чернь и позолота;
Умолкшие слова в тиши росли,
И ждал развернутый том Дон Кихота.

Душа, убитая тоской отрав,
Во власти рук его была, как скрипка,
И увидала я, глаза подняв,
Что на его губах зажглась улыбка.


III. ОН УПРЕКАЕТ

Волей Ведущих призвана в мир
К делу великой страсти,
Ты ли, царица, бросишь наш пир,
Ты ль отойдешь от власти?

Ты ли нарушить стройный чертеж
Миру сокрытых братии?
Ты ли, царица, вновь не сольешь,
Силой своих заклятий, —

С мрачною кровью падших богов
Светлую кровь героев?
Ты ли, царица, жаждешь оков,
Дух свой постом успокоив?

Ты ли, святую тайну храня,
Ключ золотой Востока,
Ты ли, ребенок, бросишь меня?
Ты ли сильней пророка?


IV. ОН НАСМЕХАЕТСЯ

Ваш золотисто-медный локон
Ласкает черные меха.
Вы — образ древнего греха
В шелку дымящихся волокон.

Ваш рот не скроет Вашу страсть
Под едкой горечью сарказма,
И сердце алчущего спазма
Сильней, чем Вашей воли власть.

Я в лабиринтах безысходных
Сумел Ваш гордый дух пленить,
Я знаю, где порвется нить,
И как, отвергнув путь свободных,

Смирив «святую» плоть постом,
Вы — исступленная Химера —
Падете в прах перед Христом, —
Пред слабым братом Люцифера.


ЧЕТВЕРГ

Давно, как маска восковая,
Мне на лицо легла печаль —
Среда живых я не живая,
И, мертвой, мира мне не жаль.

И мне не снять железной цепи,
В которой звенья изо лжи,
Навек одна я в темном склепе,
И свечи гаснут... О, скажи,

Скажи, что мне солгал Учитель,
Что на костре меня сожгли...
Пусть я пойму, придя в обитель,
Что воскресить меня могли

Не кубок пламенной Изольды,
Не кладбищ тонкая трава,
А жизни легкие герольды —
Твои певучие слова.


ВСТРЕЧА

«Кто ты, Дева?» — Зверь и птица.
«Как зовут тебя?» — Узнай.
Ходит ночью Ледяница,
С нею — белый горностай.

«Ты куда идешь?» — В туманы.
«Ты откуда?» — Я с земли.
И метелей караваны
Вьюги к югу понесли.

«Ты зачем пришла?» — Хотела.
«Что несешь с собой?» — Любовь.
Гибко, радостно и смело
Поднялись метели вновь.

«Где страна твоя?» — На юге.
«Кто велел прийти?» — Сама.
И свистят, как змеи, вьюги,
В ноги стелется зима.

«Что ж ты хочешь?» — Снов и снега.
«Ты надолго ль?» — Навсегда.
Над снегами блещет Вега,
Льдисто-белая звезда.



==========


Темно-лиловые фиалки
Мне каждый день приносишь ты,
О, как они наивно-жалки,
Твоей влюбленности цветы!

Любви изысканной науки
Твой ум ослепший не поймет,
И у меня улыбкой скуки
Слегка кривится тонкий рот.

Моих духов старинным ядом
Так сладко опьянялся ты,
Но я одним усталым взглядом
Гублю ненужные цветы.


LAI

Флейты и кимвалы
В блеске бальной залы
Сквозь тьму;

Пусть звенят бокалы,
Пусть глаза усталы, —
Пойму...

Губ твоих кораллы
Так безумно алы...
К чему?



==========


Я — в истомляющей ссылке,
В этих проклятых стенах.
Синие, нежные жилки
Бьются на бледных руках.

Перебираю я четки;
Сердце — как горький миндаль.
За переплетом решетки
Дымчатый плачет хрусталь.

Даже Ронсара сонеты
Не разомкнули мне грусть.
Все, что сказали поэты,
Знаю давно наизусть.

Тьмы не отгонишь печальной
Знаком святого Креста.
А у принцессы опальной
Отняли даже шута.

Петербург,1909


УМЕРШЕЙ В 1781 ГОДУ

Во мне живет мечта чужая,
Умершей девушки мечта.
И лик Распятого с креста
Глядит, безумьем угрожая,
И гневны темные уста.

Он не забыл, что видел где-то
В чертах похожего лица
След страсти тяжелей свинца
И к Отроку из Назарета
Порыв и ужас без конца.

И голос мой поет, как пламя,
Тая ее любви угар,
В моих глазах — ее пожар,
И жду принять безумья знамя -
Ее греха последний дар.


ЗОЛУШКА

Утром меркнет говор бальный..
Я — одна... Поет сверчок...
На ноге моей хрустальный

Башмачок.


Путь, завещанный мне с детства,
Жить одним минувшим сном.
Славы жалкое наследство...

За окном


Чуждых теней миллионы,
Серых зданий длинный ряд,
И лохмотья Сандрильоны —

Мой наряд.



Комментрии


Этот раздел включает все стихотворения Черубины де Габриак, опубликованные в журнале «Аполлон» в 1909 году (№ 2) и в 1910 году (№ 10) (за исключением 4-го стихотворения из цикла «Пророк» (IV. Он насмехается), которое было написано позже и добавлено к существовавшим ранее трем стихотворениям). Кроме того, в раздел вошли стихи, не включенные в публикации Черубины в «Аполлоне», но цитировавшиеся в статье М. А. Волошина «Гороскоп Черубины де Габриак» (Аполлон. 1909, № 2). В раздел вошли стихотворения Дмитриевой, опубликованные в Аполлоне под именем Черубины, либо упоминаемые, как стихи Черубины в статьях М. Волошина и И. Анненского. Иннокентий Анненский писал о стихах Черубины де Габриак: «Я думал, что Она только все смеет и все сметет, а оказывается, что она и все знает, что она все передумала (пока мы воевали то со степью, то с дебрями), это рано оскорбленное жизнью дитя — Черубина де Габриак. Имя, итальяно-испано-французское, мне ничего не говорит. Может быть, оно только девиз. Мне лень брать с полки Готский альманах. Да и зачем? Старую культуру и хорошую кровь чувствуешь. А, кроме того, она девушка, хоть отчасти, русская. Она думает по-русски. <...> Ни любви, ни ненависти, ни душевного жара, ни душевного холода, ни удивления, ни, даже, любопытства - один безмерный ужас, одна неделимая мука эстетического созерцания. <...>

Она читала и Бодлера и Гюисманса, - мудрый ребенок, но эти поэты не отравили в ней будущую женщину, потому, что зерно, которое она носит в сердце, безмерно богаче зародышами, чем их ироническая и безнадежно-холодная печаль.<...> Ранний возраст имеет свои права и над преждевременно умудренной душой. Меня не обижает, меня радует, когда Черубина де Габриак играет с Любовью и Смертью. Я не дал бы ребенку обжечься, будь я возле него, когда он тянется к свечке, но розовые пальцы около пламени так красивы...».

Золотая ветвь —  Моему учителю — обращено к М. А. Волошину в ответ на его «Звездный венок». Наиболее известное стихотворение Черубины де Габриак. Волошин в статье «Гороскоп...» определил жанр этого произведения как «поэма». Но поэма эта необычна: она состоит из восьми семистиший-полусонетов, организованных по принципу венка сонетов, где последнее, восьмое, семистишие выполняет функцию «ключа» в венке сонетов.

М. Л. Гаспаров называет этот «венок семистиший» «собственным изобретением Черубины де Габриак», он же дает краткий комментарий к нему: «семь — мистическое число, золотая ветвь — жезл, открывающий вход в иные — здесь звездные — миры, Эридан — река, Волосы Вероники — созвездие» (Гаспаров М. Л. Русские стихи 1890-х — 1925-го годов в комментариях. М.: Высшая школа, 1993. С. 192).

Игорь Северянин использовал эту форму, назвав ее «лэ». Вероятно, он неправильно понял то место в «Гороскопе Черубины де Габриак», где приводится пример настоящего «лэ».

«Золотая ветвь» является «ответом» Черубины на венок сонетов Волошина «Corona Astralis» (1909), посвященный Черубине де Габриак. В статье Е. Я. Архиппова «Корона и Ветвь» (СбА) дана попытка осмысления — в основном в аспекте мистической символики — «Золотой ветви» Черубины и, в сравнении с этим текстом, «Corona Astralis» Волошина. Впрочем, близкими к этим художественным произведениям Архиппов считает также живопись и музыку Чюрлениса(СбА, л. 28).

Наш герб — Это стихотворение можно назвать одним из важнейших в программе мистификации, так как оно призвано было поэтически подтвердить знатность автора. Волошин с иронией пишет в «Истории Черубины»: «Чтобы окончательно очаровать Papa Mako (С. К. МаковскийЕ.К.), для такой светской женщины необходим был герб». В стихотворении использованы геральдические символы, связанные с рыцарями-тамплиерами. Тубал (Тувал) — основатель металлургии. Хирам-Авив — легендарный основатель масонства, финикийский литейщик, участвовавший в строительстве храма Иеговы, возведенного царем Соломоном в Иерусалиме. Был убит своими завистниками. На могилу убитого Хирама возложили ветки акации — символа вечности духа и добрых дел. Кто спит в стенах Иерусалима — возможно, подразумевается легендарный основатель общества розенкрейцеров X.Розенкрейц (XIV—XV вв.),—по преданию, он похоронен в Иерусалиме.

Святому Игнатию — Лойола Игнатий (1491?— 1556)—католический святой, основатель ордена иезуитов. Св. Грааль — чудесная чаша, в которую была собрана кровь Христа; средневековые мистические сказания о св. Граале.

«Мечтою близка я гордыни...» — Ст. 1 — ср. у Мирры Лохвицкой: «Напрасно в безумной гордыне//Мою обвиняют мечту» («Святое пламя», между 1902 и 1905).

«Ищу защиты в преддверьи храма...» — Богоматерь Всех Сокровищ — в католичестве подобного обращения к Богоматери не существует, такое обращение может быть, однако, масонским символом. Орифламма — первоначально алое знамя возобновленной Римской империи (кон. 8 в.). С конца 10 в. — родовое знамя Капетингов, французских королей: раздвоенное белое полотнище с тремя золотыми лилиями и зелеными кистями. С конца 11 в. — знамя французского королевства: раздвоенный красный стяг (подробнее об этом см.: Харитонович Д. Э. Комментарий//Х е й з и н г а И. Осень средневековья. М.: Наука, 1988. С. 465).

Твои руки  — Эринии— см. коммент. к стихотворению С. Парнок «Поединок» из цикла «Пенфесилея».

«Замкнули дверь в мою обитель...» — Перстень Соломона — по легенде, царь Соломон имел перстень с надписью «Все пройдет».

Сонет («Моя любовь—трагический сонет...») — Беккер Густаво Адольфо (1836—1870) — испанский поэт и писатель. Этот сонет ближе к классической форме, чем некоторые другие, написанные Черубиной, однако характер рифмовки в терцетах не соблюден и здесь. Двух девушек незавершенный бред — вероятно, звучит мотив двойничества, который будет повторен в нескольких стихотворениях этого периода и прямо связан с мистификацией.

«Я венки тебе часто плету...» — Ст. 8 — вариант дан по СбП, в СбА — «пахнут». О могиле моей Вероники — достаточно часто, причем в разные периоды творчества, в стихах Черубины упоминается могила дочери Вероники, есть стихи о ее смерти и т. п. В письме Е. Я. Архиппову от 11 января 1922 года Черубина пишет: «Там, в Париже, могила моей дочери — Вероники» (Собрание М. А. Торбин, Дом-музей Марины Цветаевой, Москва). Однако это единственное известное нам документальное свидетельство о том, что у нее действительно была дочь.

«Лишь раз один, как папоротник, я...» — переведено на немецкий Дмитрием Усовым. О Д. Усове см. М. Гаспаров «Переводчик Д.С. Усова» (М. Л. Гаспаров, Избранные труды, 1997, т. 2, с. 100-102).

Песни Вероники — опубликованы в журнале «Цветник» М., 1915, c.l6. О Веронике см. примечание 18 к «Истории моей души» М. Волошина в настоящем сборнике.

«В слепые ночи новолунья...» — В стихотворении повторен мотив двойничества. Волошин в «Истории Черубины» противопоставил это стихотворение, как написанное «Лилей» о Черубине, стихотворению «Двойник», как написанному Черубиной о «Лиле». На заключительном этапе действа мистификации, — когда история зашла слишком далеко и в нее было вовлечено множество людей, а Маковский даже стал получать письма от некоей «псевдо-Черубины», — как пишет Волошин, «Лиля, которая всегда боялась призраков, была в ужасе. Ей все казалось, что она должна встретить живую Черубину, которая спросит у нее ответа».

Поля Победы — переведено на немецкий Дмитрием Усовым.

Красный плащ — В мемуарном очерке «Живое о живом» (1933) М. И. Цветаева, вспоминая историю с Черубиной, выделила две последние строки этого стихотворения, как «уцелевшие за двадцатилетие жизни и памяти». Как и прочие стихи, выделяемые Цветаевой у Черубины, эти строки имеют перекличку с мотивами цветаевской лирики: см. ее цикл «Плащ» (1918).

Переведено на немецкий Дмитрием Усовым.

Цветы — Как сообщает Волошин в «Истории Черубины», поводом для написания этого стихотворения была присылка Маковским Черубине огромного букета белых роз и орхидей: «Мы с Лилей решили это пресечь, так как такие траты серьезно угрожали гонорарам сотрудников «Аполлона», на которые мы очень рассчитывали». Эта прозаическая задача воплощается в ст. 15—16 стихотворения. Разрыв-трава — ср. использование этого мотива у Парнок и Соловьевой (см. коммент. к стихотворению Парнок «Все отмычки обломали воры...»).

Двойник — См. комментарий к стихотворению «В слепые ночи новолунья...»

Исповедь — Ксендз — польский католический священник.

Прялка — В очерке «Живое о живом» Цветаева неверно цитирует ст. 19—20, а затем пишет по поводу этих строк: «...магически и естественно перекликающееся с моим:

Ты дал мне детство лучше сказки
И дай мне смерть — в семнадцать лет!

С той разницей, что у нее суждено (смерть), а у меня дай. Так же странно и естественно было, что Черубина, которой я, под непосредственным ударом ее судьбы и стихов, сразу послала свои, из всех них, в своем ответном письме, отметила именно эти, именно эти две строки». (В этом фрагменте Цветаева цитирует заключительные строки своего стихотворения «Молитва» (1909) из сб. «Вечерний альбом».)

Пророк (I—IV) I. Он раскрывает — Этот цикл, возможно, отражает некие мистические этапы в «истории души» Черубины. С этой точки зрения первая часть повествует о мистическом откровении, бывшем 13-летней лирической героине и ставшем как бы посвящением ее в область тайного знания. Пророк при этом выполняет роль посвящающего. Близкие мотивы во множестве присутствуют в лирике А. Герцык. Вообще, мотивы мистического откровения и посвящения в тайное знание восходят к трудам средневековых мистиков, — например, Якоба Беме (1575—1624). Характерно, что мистическое посвящение происходит обычно именно в отроческом возрасте. Ср. это стихотворение со ст. 19—20 стихотворения «Прялка».

Однако возможна интерпретация этого стихотворения и других стихотворений цикла в связи с реальными обстоятельствами из жизни Черубины, о которых она рассказала М. Волошину летом 1909 года: «Мне было 13 лет, когда в мою жизнь вошел тот человек. <…> Да, Макс, это было... Он взял меня» (ИРЛИ. Ф. 562, on. 1, ед. хр. 442, л. 80).

II. Он улыбается  — Веласкес Диего (1599-1660) — испанский живописец. Тициан (Тициане Вечеллио) — (ок. 1476/77 или 1489/90—1576) — итальянский живописец. Дон Кихот — см. коммент. к стихотворению «Канцона».

IV. Он насмехается... — Публ. по СбА. В отличие от предыдущих стихотворений цикла, опубликованных в 1910 году, а следовательно, написанных не позднее этого времени, для датировки этого стихотворения источников нет.

Четверг — Кубок Изольды — кубок с любовным напитком, который Изольда, героиня средневекового предания о Тристане и Изольде, случайно дала Тристану, предварительно выпив из него сама. Предназначен же был напиток для Изольды и ее будущего супруга короля Марка. Случайность в эпизоде с любовным зельем стала причиной прекрасной и трагической любви Тристана и Изольды (см. Бедье Ж. Тристан и Изольда. Гл. 4). Герольд — вестник, глашатай.

Стихотворение положено на музыку Гречаниновым в 1911 году.

Встреча — Последнее стихотворение из опубликованных в журнале «Аполлон», подписано «Е. И. Дмитриева».

Lai — Lai («лэ», точнее, «лай» или «лэй») — первоначально — мелодия, музыкальный элемент поэтического произведения, во французской куртуазной литературе слилось со значением a venture — небольшого рассказа о необычайном приключении, фантастической «новеллы настроений». «Лэ» переносит действие в экзотические страны, во времена короля Артура, в чудесные дворцы, замки, города «из чистого серебра», где матери пеленают младенцев в шелка и прикрывают их дорогими мехами и т. д. «Лэ» Черубины — это стилизация духа и атмосферы средневековых памятников этого жанра.

«Я — в истомляющей ссылке...» — Публ. по СбА. В статье Волошина «Гороскоп...» приведено не полностью, цитируются только две последние строфы. Ронсар — см. коммент. к стихотворению «Сонет». Третья строфа была выделена Цветаевой среди стихов Черубины, наряду с несколькими другими ее строками, — мотивы неотвратимой грусти, родства поэтических душ часто встречаются в ранней лирике самой Цветаевой (см. «Живое о живом»).

Умершей в 1781 году — Стихотворение навеяно, видимо, гороскопом о переселении душ, однако оно выглядит органично на фоне тех стихов Черубины, где интерпретируется мотив двойничества.

«Утром меркнет говор бальный...» — Сандрильона — Золушка. Стихотворение может быть связано со стихотворением Мирры Лохвицкой «Сандрильона» (цикл «Сказки и жизнь», между 1900 и 1902). Об увлечении поэзией Мирры Лохвицкой см. в «Автобиографии» Черубины.

Принятые сокращения:

СбА — Сборник Архиппова — машинописный сборник стихотворений Черубины де Габриак, составленный в 1928 г. Е. Я. Архипповым (РГАЛИ. Ф. 1458, on. 1, ед. хр. 102).

СбП — Сборник Петровича — машинописный сборник стихотворений Черубины де Габриак, хранящийся у В. П. Купченко и, по его свидетельству, составленный петербургским коллекционером и любителем творчества Черубины де Габриак Л. Л. Петровичем.

Новый мир — Новый мир. 1988. № 12 (с указанием страницы) — публикация В. И. Глоцера, содержащая тексты стихотворений Черубины де Габриак, ее письма к М. А. Волошину, «Автобиографию», составленную Е. Я. Архипповым по письмам поэтессы, «Исповедь», а также воспоминания М. А. Волошина «История Черубины».

Гумилевские чтения — Гумилевские чтения. Wiener Slawistischer Almanach. 1984. Sdb. 15. Wien, 1984. S. 101 — 122 — публикация поэтических текстов Черубины де Габриак.

(Источники — «Sub rosa»: А. Герцык, С. Парнок, П. Соловьева, Черубина де Габриак»,
М., «Эллис Лак», 1999 г.
Черубина де Габриак «Исповедь».—  М.: Аграф, 1999. — 384 с. — стр.46-67)