Седая даль, морская гладь и ветер,
Поющий, о несбыточном моля.
В такое утро я внезапно встретил
Тебя, подруга ранняя моя.
Тебя, Марина, вестница моряны!
Ты шла по тучам и по гребням скал.
И только дым зеленый и багряный
Твои седые волосы ласкал.
И только вырез полосы прибрежной
В хрустящей гальке лоснился чуть-чуть.
Так повторился он, твой зарубежный,
Твой эмигрантский, обреченный путь.
Иль, может быть, в арбатских переулках.
Но подожди, дай разглядеть мне след
Твоих шагов, стремительных и гулких,
Сама помолодей на сорок лет.
Иль, может быть, в Париже или в Праге...
Но подожди, остановись, не плачь!
Зачем он сброшен и лежит во прахе,
Твой страннический, твой потертый плащ?
Зачем в глазах остеклянела дико
Посмертная одна голубизна?
Не оборачивайся, Эвридика,
Назад, в провал беспамятного сна!
Не оборачивайся! Слышишь? Снова
Шумит крылами время над тобой.
В бездонной зыби зеркала дневного
Сверкают скалы, пенится прибой...
Вот он — твой Крым. Вот молодость, вот детство,
Распахнутое настежь на ветру.
Вот будущее. Стоит лишь вглядеться —
Отыщешь дочь, и мужа, и сестру.
Тот бедный мальчик, что пошел на гибель,
В соленых брызгах с головы до ног.
О, если даже без вести он выбыл,
С тобою рядом он не одинок.
И звезды упадут тебе на плечи!
Зачем же гаснут смутные черты
И так далёко — далеко — далече
Едва заметно усмехнулась ты?
Зачем твой взгляд рассеянный ответил
Беспамятством, едва только возник?
То утро, та морская доля, тот вечер
С тобой, Марина. Смерти нет для них.
|
Где ж оно, железное кольцо?
Там, где смерть Кощея в океане.
Я глядел всем девушкам в лицо, —
Чем старее был, тем окаянней.
Где ж они — «бессонница, восторг,
Безнадежность», данные Мариной.
Угодил я в старость, как в острог,
Иль сгорел в горячке малярийной.
В лотерее вытянул билет
Выигрышный — да делиться не с кем.
Миновало пять десятков лет
Ветром резким над проспектом Невским.
День мой беден, вечер мой убог,
Ночи непролазны, как болота.
Не художник, не силен, не бог
И не дуб — а только пень-колода.
|